Катаклизм сознания

 

Три брата Муравьевы. Все они участники Бородино. Александр Н. Муравьев – декабрист и этим все сказано. Николай Н. Муравьев после взятия им турецкой крепости Карс (1855 г.) стал называться Муравьевым-Карским, а это – довольно редкое добавление к фамилии. Достаточно перечислить: Суворова-Рымникского, Потемкина-Таврического, Орлова-Чесменского и Румянцева-Задунайского, Кутузова-Смоленского. Но лучше всего Муравьева-Карского характеризуют его же собственные слова из его книги «Путешествие в Туркмению и Хиву»:  «…в самовластном правлении деспот есть душа правления и всякая его, даже, по-видимому, незначащая черта, имеет уже большое влияние, как на народ, так и на его управление. <…> Любовь к отечеству в таком правлении существовать не может. <…> В таковом правлении никто не может достигнуть до истинного счастья, каждый гражданин есть раб, – счастье же его – избегнуть гонения властителя и вместе с тем быть угнетателем других». И хотя он это пишет о Центральной Азии, дураку понятно, что это же самое относится и к России. Он же писал позднее в своих «Записках» о победоносном шествии русских солдат по Европе: «Во все время похода до своей границы у нас было много беглых во всех полках. Люди уходили, иные с лошадьми и с амуницией. Зная трудное положение солдата в России, это бы и не странно казалось: но удивительно то, что в числе беглых были старые унтер-офицеры, имеющие кресты и медали. Побегов всего более оказалось в пехоте. Вообще в этом походе от Парижа до своей границы мы лишились около 6000 беглыми, из которых впоследствии многих возвратили нам союзные державы».

Третий брат, Михаил Н. Муравьев по словам И.И. Подольского «превратился в жестокого крепостника, самого бездушного столпа империи и провел резкую черту между собой и братьями»:  «Я не из тех Муравьевых, которых вешают, а из тех, которые вешают». После кровавого подавления польского восстания 1863 г. он так и был прозван – «вешатель».

Все три брата, будучи почти детьми, в войну 1812 г. натерпелись страшных бедствий, но больше всех – Михаил Н. Муравьев. Вот, например, как описывает это Николай Н.:  «Положение мое все хуже становилось: слуги у меня не было, лошадь заболела мытом, а на покуп­ку другой денег не было. Я решился занять у Куруты 125 рубл., которые он мне дал. Долг этот я через год уплатил. Оставив из этих денег 25 р. для своего собст­венного расхода, остальные я назначил для покупки ло­шади и пошел отыскивать ее. Найдя в какой-то роще кошмы или вьюки донских казаков, я купил у них моло­дую лошадь. Я ее назвал Казаком, и она у меня долго и очень хорошо служила, больную же отдал в конногвар­дейский конный лазарет.

Курута мало беспокоился о нашем положении, а только был ласковым и с приветствиями беспрестанно посылал нас по разным поручениям. Брат Михаила ска­зывал мне, что, возвратившись однажды очень поздно на ночлег и чувствуя лихорадку, он залез в шалаш, по­строенный для Куруты, пока тот где-то ужинал. Шел сильный дождь, и брат, продрогший от озноба, уснул. Курута скоро пришел и, разбудив его, стал выговари­вать ему, что он забылся и не должен был в его шала­ше ложиться. Брат молчал; когда же Дмитрий Дмитрие­вич перестал говорить, то Михаила лег больной на дож­де. Тогда Куруте сделалось совестно; он призвал брата и сказал ему: «Вы дурно сделали, что вошли в мой ша­лаш, а я еще хуже, что выгнал вас» — и затем лег спо­койно, не пригласив к себе брата, который охотнее сог­ласился бы умереть на дожде, чем проситься под крышу к человеку, который счел бы сие за величайшую ми­лость, и потому он, не жалуясь на болезнь, провел ночь на дожде. Брат Михаил обладает необыкновенною твердостью духа, которая являлась у него еще в ребяче­стве. Константин Павлович, видя нас всегда ночующи­ми на дворе у огня и в полной одежде, т. е. в прожжен­ных толстых шинелях и худых сапогах, называл нас в шутку тептерями; но мы не переставали исправлять при себе должность слуги и убирать своих лошадей, по­тому что никого не имели для прислуги. Впрочем, дан­ная нам кличка тептерей не сопрягалась с понятием о неблагонадежных офицерах; напротив того, мы постоян­но слышали похвалы от своего начальства, и службу на­шу всегда одобряли».

Я добавлю, что брат Михаил потом и стал Вешателем, но пока ему нет еще и 16 лет.

Привожу другую цитату из Николая Карского: «Я вбежал с шумом, но Александр, встретив ме­ня, остановил: «Тише, тише,—сказал он,— Михаила уми­рает; у него антонов огонь показался, и теперь ему опера­цию делают». Осторожно вошедши в батюшкин кабинет, я увидел брата Михаилу лежащего на спине. Доктор Лё-мер (Lemaire) вырезывал ему снова рану и пускал из нее кровь. Михаила узнал меня, кивнул головой, и во все время мучительной операции лицо его не изменилось. Приятель его Петр Александрович Пустрослев тут же находился. Дом был уже почти совсем пуст. Князь Урусов выехал с батюшкой в Нижний Новгород, куда все московское дворянство укрылось. В доме оставалось только несколько слуг наших и те вещи, которые не могли вы­везти вскорости. Я вышел из комнаты раненого. Лёмер, окончив операцию, подал некоторую надежду на выздо­ровление брата, впрочем, очень малую.

Ввечеру Алек­сандр рассказал мне случившееся с Михайлой, по его собственным словам. Во время Бородинского сражения Михайла находился при начальнике главного штаба Беннигсене на Раевского батарее, в самом сильном огне. Неприятельское ядро ударило лошадь его в грудь и, пронзив ее насквозь, задело брата по левой ляжке, так что сорвало все мясо с повреждением мышц и оголило кость; судя по обширности раны, ядро, казалось, было 12-фунтовое. Брату был тогда 16-й год от роду.

Михай­лу отнесли сажени на две в сторону, где он, неизвестно сколько времени, пролежал в беспамятстве. Он не пом­нил, как его ядром ударило, но, пришедши в память, увидел себя лежащим среди убитых. Не подозревая себя раненым, он сначала не мог сообразить, что случилось с ним и с его лошадью, лежавшею в нескольких шагах от него. Михайла хотел встать, но едва он при­поднялся, как упал и, почувствовав тогда сильную боль, увидел свою рану, кровь и разлетевшуюся вдребезги шпагу свою.

Хотя он очень ослаб, но имел еще довольно силы, чтобы приподняться и просить стоявшего подле него Беннигсена, чтобы его вынесли с поля сражения. Беннигсен приказал вынести раненого, что было испол­нено четырьмя рядовыми, положившими его на свои ши­нели; когда же они вынесли его из огня, то положили на землю. Брат дал им червонец и просил их не остав­лять его, но трое из них ушли, оставя ружья (надо полагать – в дезертиры – мое), а четвер­тый, отыскав подводу без лошади, взвалил его на телегу, сам взявшись за оглобли, вывез его на большую дорогу и ушел, оставя ружье свое на телеге. (Явное и очевидное свидетельство о так называемом  героизме русских при Бородине. Кроме того, понятно, почему сам Беннигсен не посылал солдат вынести раненого. Но в просьбе умирающему почти ребенку не мог отказать. – Мое).

Михайла просил мимо ехавшего лекаря, чтобы он его перевязал, но лекарь сначала не обращал на него внимания; когда же брат сказал, что он адъютант Беннигсена, то лекарь взял тряпку и завязал ему ногу просто узлом. Тут пришел к брату какой-то раненый гренадерский поручик, хмель­ной, и, сев ему на ногу, стал рассказывать о подвигах своего полка. Михаила просил его отслониться, но пору­чик ничего слышать не хотел, уверяя, что он такое же право имеет на телегу, при сем заставил его выпить водки за здоровье своего полка, отчего брат опьянел.

Такое положение на большой дороге было очень неприят­но. Мимо брата провезли другую телегу с ранеными солдатами; кто-то из сострадания привязал оглобли братниной телеги к первой, и она потащилась потихонь­ку в Можайск. Брат был так слаб и пьян, что его про­везли мимо людей наших, и он не имел силы сказать слова, чтобы остановили его телегу. Таким образом привезли его в Можайск, где сняли с телеги, положили на улице и бросили одного среди умирающих.

Сколько раз ожидал он быть задавленным артиллериею или по­возками. Ввечеру московский ратник перенес его в избу и, подложив ему пук соломы в изголовье, также ушел.

Тут уверился Михайла, что смерть его неизбежна. Он не мог двигаться и пролежал таким образом всю ночь один. В избу его заглядывали многие, но, видя раненого, уходили и запирали дверь, дабы не слышать просьбы о помощи. Участь многих раненых!

Нечаянным образом зашел в эту избу лейб-гвардии казачьего полка урядник Андрианов, который служил при штабе великого князя. Он узнал брата и принес несколько яиц всмятку, которые Михаила съел. Андрианов, уходя, написал ме­лом по просьбе брата на воротах: Муравьев 5-й.

Ночь была холодная; платье же на нем изорвано от ядра. 27-го поутру войска наши уже отступали через Можайск, и надежды к спасению, казалось, никакой более не оста­валось, как неожиданный случай вывел брата из сего положения. Когда до Бородинского сражения брат Александр состоял в ариергарде при Коновницыне, товарищем с ним находился квартирмейстерской части подпоручик Юнг, который пред сражением заболел и уехал в Можайск. Увидя подпись на воротах, он вошел в избу и на­шел Михаилу, которого он прежде не знал; не менее того, долг сослуживца вызвал его на помощь.

Юнг оты­скал подводу с проводником и, положив брата на телегу, отправил ее в Москву. К счастию случилось, что провод­ник был из деревни Лукина, князя Урусова. Крестьянин приложил все старание свое, чтобы облегчить положение знакомого ему барина, и довез его до 30-й версты, не доезжая Москвы. Михаила просил везде надписывать его имя на избах, в которых он останавливался, дабы мы могли его найти.

 Брат Александр его и нашел по этой над­писи. Он тотчас поехал в Москву, достал там коляску, которую привез к Михаиле, и, уложив его, продолжал путь. Приехав в Москву, он послал известить Пустрослева, который достал известного оператора Лёмера; но ко­гда сняли с него повязку, то увидели, что антонов огонь уже показался. Я приехал в Москву в то самое время, как рану снова растравляли. (Заметьте, кстати, после Бородина едет уже который день, а Москва все еще наша).

Спустя несколько лет после сего Михайла приезжал в отпуск к отцу в деревню и отыскивал лукинского кре­стьянина, чтобы его наградить, но его не было в деревне: он с того времени не возвращался и никакого слуха о нем не было; вероятно, что он погиб во время войны в числе многих ратников, не возвратившихся в дома свои.

Я слы­шал от Михайлы, что в минуту, когда он, лежа на поле сражения, опомнился среди мертвых, он утешался мыслию о приобретенном праве оставить армию, размышляя, что если ему суждено умереть от раны, то смерть сия предпочтительна тому, что он мог ожидать от усталости и изнеможения, ибо он давно уже перемогался. Труды его и переносимые нужды становились свыше сил. Если же ему предстояло выздоровление, то он все-таки пред­почитал страдания от раны тем, которые он должен был через силы переносить по службе. По сему можно су­дить о тогдашнем положении нашем! Мы с Александром были постарее Михайлы и оттого могли лучше его пере­носить усталость и труды, но истощалось и наше тер­пение» (конец цитаты).

По нашему времени, когда богатые мамы и папы хранят своих более взрослых детей от простой службы в армии (хотя в ней ныне – не фонтан, как говорится), страдания на фронте Михаила Муравьева в 15 полных лет представляются просто адом. Такого даже в нынешних фильмах ужасов не увидишь. Ведь 15-летний Михаил при ужасных физических страданиях еще более подвергался морально-нравственным страданиям, так как по характеру ранения был все время в сознании.

Я думаю, именно это время перевернуло в нем всю его душу, так как оба старшие братья, и декабрист, и воин-дипломат, хотя и пережили в это время в унижение и бессилие, остались самыми добрыми людьми до конца своей жизни. А Михаил стал Вешателем. Тот предел нестерпимо длительного ужаса, который он пережил и преодолел, не оставили в нем ни капли жалости к себе подобным.

Согласно теории Фрейда даже воспоминания раннего, 3-5-летнего детства могут отразиться на всю последующую жизнь в смысле Эдипова комплекса, сексуального. И я не понимаю, почему так мало говорят и пишут ученые о комплексе только что описанном.

Е.Ф. Фон-Брадке, который служил под началом Аракчеева и знал его лучше всех остальных современников, пишет: «Аракчеев происходил от древней, но весьма недостаточной фамилии Тверской губернии; как он мне сам рассказывал, все его воспитание обошлось в 50 руб. ассигнациями, выплаченных медными пятаками.

По окончании курса в артиллерийском училище он долгое время давал уроки математики, попал, наконец, в Гат­чину, где жил великий князь Павел Петрович (будущий император), и заслу­жил его милостивое расположение.

В царствование им­ператора Павла мы видим его комендантом император­ской главной квартиры и генерал-квартирмейстером, с редким в России титулом барона, живущим в Зимнем дворце и вскоре после того «выброшенным» из службы, как было буквально выражено в приказе, и со­сланным в его поместье Грузино, полученное им от го­сударя в подарок.

Поводом к этой последней катастрофе послужил, как мне передавал один из его близких род­ственников, следующий случай. Тогдашний барон при­нял незадолго до того в число своих приближенных одного иностранца, ему неизвестного, но которого ему рекомендовали с хорошей стороны и который числился в чине подполковника при нашем генеральном штабе. Однажды, в минуту сильного раздражения, барон выска­зал ему несколько глубоко оскорбительных слов, после чего подполковник решился застрелить Аракчеева и по­том сам застрелиться. Он уже явился в Зимний дворец с заряженными пистолетами в кармане. Когда ему вы­яснили все безумие подобного поступка, то он, правда, отказался от него, но несколько дней спустя  всадил себе пулю в лоб, оставив после себя письма к государю, наследнику и некоторым государственным сановникам.

По этому случаю поднялась буря негодования против Аракчеева при дворе и в городе, и даже государь и на­следник ожесточились против него, и совершилось то, что было выше сказано. Лишь за несколько дней до кончины (убийства – добавлю я) Павла получил он прощение и был вызван обратно».

Далее фон-Брадке подробно и длительно описывает, насколько стареющий Аракчеев был трудолюбив и неглуп, действовал в смысле распорядка дня как машина, не позволяя себе ни единой слабости. И даже был против связанных с его именем «аракчеевских военных поселений». Но он был чрезвычайно хитер и угодлив с высшей властью, а характер-машина помогала ему возможно точнее и исчерпывающе выполнять идиотские приказания своих царей.

Пятидесятирублевое, медными пятаками воспитание знатной, но недостаточной фамилии  Аракчеева, на мой взгляд, одно и то же, что в случае с 15-летним Муравьевым-Вешателем, только здесь унижение менее тяжкое, но более длительное. И именно оно привело его к тому, чем он стал. Только несоразмерность унижения русских подчиненных, проявленная им к иностранцу, вынудила его стать еще хитрее.

Наполеон – очень умен и деятелен, но он ведь ничем не мог быть выше корсиканского капрала, которому любой дурак из целой армии мог отдать идиотский приказ, унизив его гордость и ум. Неудачливый венский художник Шилькгрубер, он же Гитлер – не глупее Наполеона, но, сколько он перетерпел в ранней молодости унижений?

Или возьмем нынешнего владельца «Челси» Абрамовича. Когда я недавно читал свидетельства очевидца его послеармейской юности в «Московском комсомольце», у меня волосы вставали дыбом, хотя и я сам в детстве и юности перетерпел кучу обид. Это же было неслыханное в наши дни издевательство, такие  примеры можно почерпнуть только из бытовых романов позапрошлого века. И Абрамович ведь тоже гений, если поднялся на такую же высоту из самой грязной грязи как Наполеон. И ему тоже ведь как и Наполеону никто не только не подставил плечо, но даже и не подал руки. А публицист все удивляется, откуда у Абрамовича нынешнее пренебрежение к людям. Пренебрежение ко всему и вся в мире.

Но и Ленин не дурак, и Сталин. Жизнь первого в связи с повешением брата Александра можно представить себе как жизнь гипотетического, родного брата Чикатило, а второй – сын алкогольного сапожника, который не мог ему оставить в наследство ничего кроме шила и дратвы. Но ведь только дурак не понимает своей дурости, умные-то люди отлично знают свой интеллектуальный потенциал.

Возьмем Петра и Алексашку Меньшикова. Они же по униженному детству – два сапога – пара. И сколько оба они погубили людей, отмщая? До Нерона я не буду добираться, так как никакого Нерона не было, это просто сказка на реальной человеческой основе. Лучше я перечислю просто фамилии умных людей, которые в детстве-юности, короче в начале жизни, претерпели страх, боль и унижение, а благодаря своему уму став выдающимися людьми, стали невыносимо жестокими. Император Павел был достаточно умен и справедлив, но, натерпевшись от матушки-Екатерины унижений, стал заставлять ее приближенных бояр при встрече со своей особой вылезать из карет и становиться в грязь перед ним на колени, за что в основном и был убит.

Мелкий боярчик Бирон, его патронесса-императрица Анна Иоанновна, тот же Чубайс – разве это не бесконечная вереница в молодости оскорбленных или «недостаточных»?  Ведь для всех их, что человек, что муравей на дороге, раздавить не жалко.

Даже и в относительно молодом и даже в зрелом возрасте, претерпев гнет, человек резко меняется. Свето- и красотолюбивый  Достоевский из свободолюбивого «петрашевца» после сахалинской каторги и новокузнецкой (кузнецкой) ссылки превратился в оплот самодержавия и людоедской российской власти. Только он умел это ловко скрывать и у меня даже специальная статья есть на этот счет. А «честь и совесть советской интеллигенции» академик Лихачев? Достаточно ему было посидеть несколько лет на Соловках при Сталине, как он тут же перестал видеть в «Несторовых» летописях сплошные подделки и подчистки и превратился в эту самую «совесть советской интеллигенции» именно за это. И он ведь «произучал» эти летописи всю свою оставшуюся жизнь, в то время как Носовский и Фоменко, только раз взглянув на фотокопии этих «летописей», тут же объявили их подделкой и стопроцентно это доказали.

Ладно, перейдем к Белинскому, тоже любимцу ЦК КПСС за «луч света в темном царстве». Он же из-за границы так хаял царскую власть в лице господина Гоголя, что и сейчас это можно воспринимать как заказное размазывание по стенке  неугодного писаки.  Но как только возвращался домой в Россию, так сразу же терял свой критический талант и начинал городить всякую чушь, например, по поводу поэта Кольцова. Я так разобиделся, что написал даже целую главу об этом в своей книге «Загадочная русская душа на фоне мировой еврейской истории».

Кстати, можно взять в пример и Путина В.В. Детство и юность он провел, боясь сделать лишний шаг в сторону, отчего и заслужил путь в КГБ. Наконец, подполковник КГБ достиг относительно высокого положения – резидента в Дрездене. Но положение это высоко со своими подчиненными шпиками, а по отношению к «конторе» это почти игра «в очко» или в «русскую рулетку», любая мелочь может стоить головы. И на тебе! «Крыша» его рассыпается как карточный домик, и он – на улице. Лучшая перспектива – стать «начальником безопасности» какого-либо полукриминального «ООО», выпускающего поддельную водку или «французские» колготки. Недаром Александр Минкин недавно привел слова Собчака, слышанные им от покойного собственными ушами, примерно такие: «Я подобрал его почти на помойке совсем разочарованного в жизни». Теперь он – президент, и ломает народ, власть и все, что под руку попадется, почище Аракчеева.  

Вообще-то перечислять такие метаморфозы – бумаги не хватит, и я на них остановился лишь потому, что они всему миру известны. А известное труднее оспаривать с применением казуистики и иезуитства.       

Говорят, что амбиции возникают как бы из ничего, точнее прямиком из воздуха. Но они все-таки в первую очередь возникают из интеллекта, из его самооценки, подкрепленные трудолюбием и настойчивостью. А вот ненависть ко всем и вся возникает из катаклизма сознания. Что-то переворачивается в голове, и вот, на тебе – человеконенавистник, вернее даже – тупое равнодушие к живой душе. Поэтому перехожу от частного к общему. Ибо ради упомянутых персонажей не стоило бы начинать марать бумагу.

Говорят, что дети – жестоки, дескать, они не понимают своей жестокости, но это неправда. Совокупляться в детском садике они понимают, а вот, что другому человеку может быть больно как самому себе, они, видите ли, не понимают. Все жестокие дети, а их большинство в нашей стране, пережили какой-нибудь катаклизм, дома, в детском садике, в школе. Но гениев среди них – один из тысячи. Поэтому другие высоты своего общественного положения, исключая бандитизм, им недоступны.

Я уже несколько раз в своих работах обращал внимание читателя на странную особенность иностранных собак, естественно в развитых странах: они незлобивы, или они мне в 20 посещенных странах ни разу не попадались. И как только пересекаешь границу нашей великой Родины с большой буквы, так эта разница между нашими и «ихними» собаками отчетливо видна. Тут даже бабушки гуляют на улице с ротвейлерами без намордника, в полнейшем убеждении, что ротвейлер добрая собачка наподобие мопса. И ведь закон – на их стороне. Покусанному до полусмерти человеку «ни в жисть» не досудиться даже до компенсации лекарства, не говоря уже о компенсации инвалидности.   

Точно так же в нашей стране обстоит дело и с людьми. Сумасшедшие от недостаточного жизнеобеспечения родители не шибко различают слово и ремень, убеждение и подвернувшееся под руку полено, последнее им кажется даже предпочтительней: нас так учили и мы так будем учить. Сумасшедшие от нехватки денег даже на еду, не говоря уже о новом плате, учителя всем своим видом и словами подначивают своих учеников к расправе. Но тут же говорят казенные слова о дружбе и взаимопонимании, отчего у деток жажда расправы возрастает, в том числе и по отношению к учителю за его вранье. В детском же садике не от голода (тут детишек объедают до отвала), а от всех прочих российских несчастий воспитатели и нянечки  вместо нравоучений рассыпают во все стороны подзатыльники, приговаривая: скажешь маме, еще получишь. И вообще, четверть нашего мужского населения побывала в тюрьмах, а три четверти – в армии, каковые друг от друга ничем существенным не отличаются. В обеих  учат – бояться и ненавидеть. Ты начальник – я дурак, я начальник – ты дурак.

То есть, четыре пятых населения нашей Родины испытывают то, отчего такими стали упомянутые всемирно известные персонажи. И все это повторяется из поколения в поколение: семья, детский садик, школа, армия, тюрьма.

В связи с этим я хотел бы остановиться на представлении о нашем народе там, куда мы эмигрируем. Там ведь всех нас называют русской мафией. Без различения пола, возраста, образования и действительной принадлежности к бандитам. Весь комплекс нашего искривленного приведенными катаклизмами сознания, которое определяет все наши повседневные дела хоть дома, хоть за границей, их благоустроенным сознанием не может восприниматься иначе как русский бандит.

Черт бы с ним, для нас это – мелочь, я имею в виду русскоязычных эмигрантов, но и о нас, оставшихся пока жить в России, точно такое же представление, и я не могу сказать, что оно неверно. Ибо они судят о нас точно так же, как я сужу о доброте их собак, только они это понимают с противоположным знаком. А всемирное понятие о нас – довольно-таки чревато. Вы заметили, что пока мы сидели за железной занавеской, они нас всем демократическим миром жалели, очень жалели. Но, главное, они стремились нам помочь освободиться от вечного тоталитаризма  наших властей. И, наконец, помогли, заставив наши безмозглые власти поперхнуться своим же собственным оружием. И сказали нам, приезжайте, посмотрите, отдохните и начинайте жить как мы.

Первыми двинулись бандиты, у них еще с советских времен были отложены в «общаке» деньги на билеты. Потом потянулись вновь испеченные миллиардеры, не умеющие правильно держать вилку и нож, но очень щедрые на чаевые. И начавшие бить зеркала и сразу же платить за них пачками долларов из карманов, в точном соответствии с нравами позапрошлого века у сибирских купцов-золотопромышленников, проявляемых ими в знаменитом московском ресторане «У Яра». Потом потянулась прочая мелочь, слегка разбогатевшая по российским меркам на «паленой» водке, поддельных джинсах и прочих «заграничных» мелочах, изготовленных в вонючих подвалах столицы. Остальной весь «русский» народ, точнее 99 его процентов,  сидели дома и еще больше злились, но заграничная-то слава шла именно о них. И, повторяю, нельзя сказать, чтобы очень уж несправедливо. Я же говорю, что даже собаки у нас различаются.

Короче, настает момент, и занавеску железную начинают уже сооружать с той стороны, только она несколько виртуальная, культурные все-таки люди, что не мешает занавеске быть такой же непроницаемой. И раздается по ту сторону границы всеобщий шепот: «А, ну их к черту, если они такие есть, то и пусть живут, как хотят и нам не мешают». Вслух же, разговаривая с нашим президентом, проявляют чудеса взаимопонимания и терпимости, и президент наш среди них, несмотря на гэбэшное свое прошлое, «пользуется авторитетом». Только не уточняется, бандитским или обыкновенным. Наверное, все-таки бандитским, так как он умеет держать их в руках.

В результате, никто не выиграл, но и никто не проиграл. Хотя проиграла Россия в целом, но она же не живая, эта Россия, она же просто одна седьмая, вместо одной шестой. Так что ей ни жарко и ни холодно. Народ все тот же, и в том же стойле. Занавеска на замке. Так что и на Западе все спокойно как прежде. Миллиардеры и бандиты, которым удалось просочиться сквозь занавеску, научились держать вилку в левой руке, бандиты – даже скорее, так как миллиардеры из-за неиссякаемых пачек денег в карманах не хотят унижать свое достоинство перед иностранными половыми, которых они научились величать словом гарсон. И хватит с них. Тогда как у бандитов деньги там тают, словно в отключенной от энергии морозилке, а без денег русский народ вообще привык всех уважать. Это, так сказать, общественное мнение о нашем народе и стране.

Что касается мнения западных правителей, то они очень рады тому, что Путин обратил, наконец, свое внимание на армию, притом так обратил, что лучше и не пожелаешь. Он решил ее перевооружать, обеспечивать новым оружием, не меняя генералов. Это как раз то, что нужно. Генералы – большие начальники (не путать со строевыми генералами, никогда начальниками не могущие стать) кого хочешь с ума сведут, а перевооружение опять приведет точно к тому же самому, что произошло перед развалом Советского Союза – надсадились. Но перед новым надсадились, именно то, что сейчас есть, называется стабильностью, которой так хвастается наш президент. А Запад ухмыляется, правда, под одеялом.

Катаклизм сознания, в свою очередь, настраивает генетический аппарат на новый лад, и в силу глобализации, выводит активное народонаселение Земли на новый виток естественного отбора в массовом сознании. Конкретные последствия этого витка я рассматривать здесь не буду, для меня главное, что этот виток есть, а куда он приведет – будущее покажет.

 

                                                                                                            05.07.04.                

Раз уж Вы попали на эту страничку, то неплохо бы побывать и здесь:

[ Гл. страница сайта ] [ Логическая история цивилизации на Земле ]