Кое-что о порнографии

 

Недавно в телевизоре собралось десяток дядек и теток лет за сорок во главе с Максимовым и битый час рассуждали на всю страну о порнографии. Хорошо к этому разговору подготовилась одна Латынина – известный журналист, она так и сыпала зарубежными исследованиями на эту тему, остальные же, в основном мужики, ничем не отличались от надерганных репортером из толпы обывателей, как редиски из грядки. Хотя и имели собственные имена, и довольно известные.

О порнографии почти не говорили, хотя такая тема и была объявлена ведущим, в основном – о наболевшем. Те, кто связан с телевидением, подпольно, без пафоса доказывали, что без порнографии телекомпаниям не прожить, все прочие ненавязчиво обращали их внимание, что прожить все-таки можно, только выйдет голоднее. Поэты и писатели разделились почти поровну: половина за порнографию (с оговорками под названием эротика), другие против даже юбок выше колен, дескать, деткам нашим плохо. Бывший доктор был явно «за» и доказывал это тем, что он каждый день видел в свое время голых мужиков и баб и, как видите, живой. Латынина глубоко знала вопрос, но только по забугорным данным, ибо в самой России не только порнографии до недавнего времени, секса как такового не было. В конце концов, у нее вышло, что даже половина феминисток у нее была за порнографию, а половина – против. (Я на этом еще остановлюсь, но чуть позже). В целом собрание это походило на толпу «любителей» живописи, любящих ее, когда на улице – дождь, отпуск кончается, а они далеко от дома, на отдыхе, и забежали в галерею переждать непогоду, и остановились внезапно перед полотном сюрреалиста. И разглядывают кляксы, линии, какие-то отпечатки, геометрические псевдофигуры всех цветов, оттенков. И спорят, горячатся, что-то там «видят» и «чувствуют» в этом «полотне», не дав себе труда прочитать этикетку, что данная работа – импровизация хвоста и всех четырех «рук» обезьяны по имени Чита. Оставленная беспризорно в мастерской художника, она так развлекалась.

В конце концов у телевизора проявились следующие подходы к этому делу. На собственных детей участников этого телевизионного шоу порнография плохо не влияет, во всяком случае, это влияние незаметно. Зато на всех прочих деток, особенно из «хрущоб» и у сильно пьющих родителей, влияет почему-то здорово. Порнографию и эротику надо различать, но различить их невозможно. Например, великие Набоков и Пушкин порнографию не могли делать по определению, а точно такие же опусы всех прочих рабов пера, например, Эдички – безусловно порнография. Писателю Сорокину ничего не будет, Эдичка сидит в тюрьме, а Набоков сам давно помер. Самое умное мнение среди этого винегрета, что образованным людям порнография не грозит смертью, образования по телевизору не получишь, а книг теперь никого заставить читать невозможно, с самого раннего детства. Вы заметили, что это пессимистическое мнение?  На этом и расстались, заменившись рекламой стирального порошка, жвачки, пива и прокладок с голыми титьками, ляжками и задницами во весь экран. Тут я сплюнул и присоединился к ним, немного запоздало, правда. Вот что у меня вышло.

Начну с эпатажа под эпиграфом: «…и какой же русский не любит быстрой езды?», впрочем, и англичанин, и француз, и все прочие народы. Но не всем это доступно. Для этого надо быть богатым. Особенно скоробогатым. Натерпевшись бедности, как тянет «оттянуться»! Водку всю не выпьешь, а вот самых красивых женщин «попробовать» все-таки можно, особенно в своей округе. То же самое можно сказать и о скоробогатых женщинах в отношении мужчин, разницы нет. Притом все это проделывать естественным образом и в «естественных» позе и паре вскоре надоедает, и конец «извращениям» наступает только с концом денег. Это первое.

Во-вторых, наслаждениям нет конца и края, вплоть до полного отупения, забыл, как это по-меди­цински называется. Вот источник порнографии. Она для бедных, которым недоступна в натуре. Пусть кар­тинки смотрят, или воображают, уткнувшись в книгу.

Теперь пора возвратиться к Набокову и Лимонову. Я не вижу между ними в обсуждаемой теме абсолютно никакой разницы, впрочем, как и великим Пушкиным. Может быть, я мало читал литературной критики, или мне попадались только однобокие мнения, но я не встречал трактовки, что именно Набокову как таковому все, что он описывает с таким знанием дела, сильно нравилось. Наоборот, я встречал мнение какого-то критика, что, дескать, жена Набокова была в полном курсе относительно творческих замыслов мужа, и относилась к его произведению весьма спокойно. Этим критик как бы намекает нам, что Набоков описывает Лолиту и ее старого хахаля, как описывает физиолог совокупление свиней или физик – свой эксперимент, так сказать, с чисто научной точки зрения.

Этому литературному критику я хотел бы напомнить о вдохновении, лиризме, про невозможность для художника не сделать того, что он делает, хоть гусиным пером, хоть выдернутыми из хвоста куницы волосками. И даже зубилом с молотком. Сколько раз сами художники пера, палитры и зубила писали сами о себе, так как лучше критиков себя знали, что пока они не выбросят в мир своих буйных внутренних переживаний, они будут так страдать словно они на каторге, и только освободившись от этой ноши, могут еще пожить немного. И другого быть не может. Иначе у художника ничего не получится, как писать книги от лица Ельцина или Брежнева. Читать противно, словно читаешь судебный или партийный протокол.

В этом отношении и Набоков и Лимонов, так же как Барков и Пушкин – совершенно идентичны. И все они занимались чистейшей порнографией, вне зависимости, что одни считаются великими, а другие – не очень. У всех у них того душа просила. Вот они и вывернули ее как мешок наизнанку, кто как умел, и как был воспитан папой, мамой, гувернером, гувернанткой, воспитательницей детского сада, школьным учителем-педерастом. Я хотел было остановиться на очень прямых выражениях Лимонова, Пушкина и Баркова и сравнить их с «изысканной» прозой Набокова, а потом подумал: зачем? По-моему эта «изысканная» проза в фабуле своей в десятки раз хуже прямой матерщины Лимонова и иже с ним. Ибо он описывает самое древнее и самое стойкое в человечестве порнодейство, порнодейство взрослых с детьми. И детей-провокаторов, коим несть числа от природы. Но об этом у меня подробно в книге «Загадочная русская душа на фоне мировой еврейской истории». Тут слишком мало места.

Включив вас в знание, что у богатых порнодейство в натуре, а у бедных – в порнографии («искусство» делать людям приятно за три копейки), замечу, что есть много промежуточных состояний между ними, которые меня совершенно не интересуют. Как не интересует каждая песчинка и галька на морском берегу, главное, что берег гравийно-песчаный.  И заметьте себе, что как только какой-нибудь чиновник малого ранга со скудными доходами, мелкий политический деятель на подачках или олигарх из побирушки, становятся значительными фигурами на небосклоне целой страны, так немедленно переносят свой интерес с порнографии на порнодейство, как отслуживший солдат с онанизма – на скорую женитьбу. Такова жизнь.

Сюда следует добавить, хотя вы и без меня догадались, что значительное большинство людей на Земле стойко привержены к порнодейству, но из-за невозможности его получить довольствуются порнографией, что подобно онанизму как я уже заметил. Я бы даже сказал, что так называемые пуритане в этом деле ничто иное, как больные люди, в то время как любители порнографии, наоборот, - здоровые, так как их большинство. Только прячут свои предпочтения, не выставляя их напоказ. И тот же Набоков терпел-терпел всю жизнь, и разродился под старость. Как, впрочем, и нобелевский лауреат Бунин, примерно в том же возрасте в «Темных аллеях». Притом, Бунин ни с того, ни с сего, переключился с Песни о Гайавате на беспробудный старческий эротизм, по молодости им отнюдь не проявленный из-за вполне понятной стыдливости. И об этом у меня тоже сказано в упомянутой книге. Я даже позволил себе поспорить на эту тему с великим же Фрейдом.

Переключимся на экономику, оттолкнувшись от почти всеобщего спроса. Спрос рождает предложение – всем известно, ныне даже в бывшем Советском Союзе. Это только в этом Союзе говорили, что «экономика должна быть экономной», в действительности же экономика должна быть расточительной, расточительность же наибольшая – на рекламу, иначе не продашь, и заводы с фабриками встанут. И именно экономика порождает расточительность: покупайте! А мы будем производить. Вот именно в этой сфере и начинаются перегибы «палки». И дело доходит до того, что не знаешь, с чем надо бороться в первую очередь, с рекламой или с порнографией, ибо они прорастают друг в друга и становятся одним телом. Порнография сильно действует на подсознание и сознание, а это и нужно рекламе. Реклама нужна экономике. Так что реклама, экономика и порнография в конечном итоге – одно и то же. Забыл сказать, что экономика нужна богатым больше, чем бедным, хотя нам об этом и не говорят. Особенно в бедных странах. Почему я так дико говорю? А, потому, что богатые всегда будут порнодействовать, а бедные – заниматься онанизмом в виде порнографии. Умных это очень стимулирует, чтобы стать богатыми.  

Пришла пора поговорить о нравственности. Сперва напомню о великой вселенской борьбе за животный мир. Тут черепаху дикую прооперировали и сделали ей протез из мебельных колесиков. Там затащили опять в море выбросившихся на берег китов. В третьем месте пытаются засудить владельцев дельфинариев, которые покупают у японцев ловленных «в нечеловеческих» пытках дельфинов. Даже у нас в стране вставили престарелому, дикому уссурийскому тигру золотые зубы, и выпустили в лес.  Некоторые вообще мясо перестали есть. Нет, я не выступаю против этих движений и свершений. Я их привел только как фон, голубое безоблачное небо на картинке. Хотя всем известно, что облака есть. И даже грозовые тучи. Миллионы людей голодают, погибают, не дожив и до тридцати лет. И никто им не делает протезов как черепахе, ползают, как умеют. Царит беззаконие и бесправие на целых континентах. И таким детским лепетом кажутся все эти штуки, которые я описал перед этим, что сами, поди, видите.

Я хочу сказать этим, что нравственность – такое растяжимое и неопределенное понятие, что выть хочется. А сказать я это потому хочу, что закон о любом нравственном понятии, который надо выполнять не столько по духу, сколько по букве, - это большая роскошь. Я бы даже сказал, в ряде случаев – недопустимая роскошь. Вот, например, возьмем нашу Государственную Думу. Народ живет в среднем на 30 долларов в месяц, самое большое – на 60. Народ губят взятки, поборы, всевластность миллионов чиновников, вооруженные силы, но не армия, а различного рода полицейские силы, коим несть числа, включая сюда и бандитов. Нет бы депутатам придумать какой-нибудь закон против этого «беспредела», да еще один, чтобы законы выполнялись. А они что? Закон о пчелах, закон о ночной тишине, закон о снижении возраста детей, когда их безнаказанно можно совращать взрослым, и так далее. Еще надо бы принять закон о конкретной  «рыбке в пруду, пчелке в саду», дескать «спи моя радость, усни», имея в виду сам народ. А в качестве подарка получишь «право», чтобы твою машину не «эвакуировали» всякие там бандиты с мандатом от мэра Лужкова. И эти же самые депутаты принимают закон, не спросясь у народа, чтобы весь мир ввозил к нам свои радиоактивные отходы, которых от собственных подводных лодок не знают куда девать.

Я же и говорю, что нравственность – понятие растяжимое и совершенно неопределенное. И, вообще говоря, тоже может быть порнографией.  Давайте, поговорим начистоту. Когда вы кушаете зернистую икру, яички всмятку, вы что, не знаете, что едите соленых и вареных деток? А манерная дамочка у писателя-рабо­владельца позапрошлого века, двумя пальчиками отправляющая себе в рот крылышко цыпленка? Она не знает, видите ли, что ест дитятко? Но она не только не говорит по-русски хуй, она даже не может сказать, что она высморкала свои сопли, она говорит, что «обошлась посредством платочка».  Она не может сказать воняет, она говорит, что «это нехорошо себя ведет». Интересно, как она эту штуку называет у собственного мужа или приходящего любовника? Птичкой, шалунишкой, свисточком или еще как-нибудь вроде этого? Так это тот же самый потомок рабовладельца Набоков в сравнении с Эдичкой Лимоновым, «простым» парнем во флотской тужурке – потомком рабов дворянина Набекренева. Но чувства-то внутри них абсолютно одинаковы, и одинаково просятся наружу. Так какого же черта один из них классик и великий, а другой – так себе, выскочка? И главное, почему одному можно, а другому – нельзя? В плане владения русским языком не вижу между ними непреодолимой пропасти, постареет Лимонов, может быть, будет писать еще лучше. Вон и Толстой ближе к смерти писать по настоящему научился. А «Севастопольские рассказы» и Сергеев-Ценский мог бы написать не хуже, а мы ведь его не считаем великим писателем. По мне, например, нет писателя лучше Лескова – глубинного писателя, не лезущего делать диссертацию из жизни, с выводами, рекомендациями и практическим «внедрением», а описывающего простую человеческую жизнь, такой, какая она есть.

Или возьмем «древнюю» писательницу Сапфо. В кавычки я взял потому, что она такая же древняя как вчерашняя газета, но об этом у меня – в упомянутой книге. Сколько я не читал про нее, все пишут, что она – красавица, как будто видели ее. Но красавица не может писать таких стихов. Красавица всем нужна, у нее мужиков – отбоя нет, успевай подставляться. И даже самый раскрасавец-мужик не устоит, уляжется с ней. Так, как пишет она, может писать только нелюбимая женщина, большинством мужиков нелюбимая. И эта ее тоска по мужикам переполняет ее и просится тоже наружу. Но это так, к слову. Сильно уж я на писателях зациклился. Пора вновь возвращаться к нравственности и порнографии.

Нравственность хороша, когда ее не «внедряют», не «узаконивают», когда она идет непосредственно из данного народа, из его совместной жизни, социума. Например, хотелось бы знать, почему камчадалы не едят икру лососевую? Вы когда-нибудь задумывались на этот счет? Стоят по колено в лососевой икре, вспарывают брюхо рыбам и выпускают икру себе под ноги, а самое рыбу вешают вялиться, юкола получается – корм для собак, и для себя, когда голодно. Если вы подумаете, что камчадалы не знают высокой калорийности и прочих качеств икры, за которую мы платим около тысячи за килограмм, то оставьте эти бредни при себе. Народов-дураков нет. Все они знают и понимают, что им на данном отрезке времени положено знать и понимать. Ведь медведи-то с удовольствием икру кушают, а их там столько было во времена оны, почти столько же, сколько самих камчадалов. Я хочу сказать, что камчадалам было у кого учиться.

Вот я и думаю, что камчадалы икру не едят из-за нравственности, все-таки детки рыбьи. Они же прекрасно знают, что рыбы, плывущие и даже прыгающие вверх по реке, как мужского, так и женского пола, отметав икру и оплодотворив ее, тут же погибают. А икра почти тут же превращается в маленьких рыбок, скатывающихся в море. Из них через три года получатся большие рыбы и приплывут опять на икрометание. Поэтому есть рыбу – нравственно, она так и так погибнет и завоняет. А вот икра – это живые детки и им еще жить да жить. Попробуйте найти другое объяснение, вряд ли у вас получится. Тем более, что икра вялится на солнце и ветру так же хорошо как и сама рыба, даже – лучше.

Теперь надо доказать вам, что камчадалы – не дураки, а умные, хотя у них и нет тригонометрии. Доказать это можно тем, что не каждый из вас знает, что такое генетика, а камчадалы – знают. Первые русские и американцы, прибывшие к ним в гости, очень удивились тому, с какой настойчивостью и непреклонной решимостью камчадалы уничтожали приплывших с гостями на кораблях собак, стоило им только появиться на берегу. Смерть без всякой пощады, будь там хоть мифический Цербер, весьма уважаемая собачья личность. Собаки же не спрашивают разрешения у хозяев, когда хотят совокупиться, и за ними не уследишь. Поэтому – смерть. Дело в том, что камчатские собаки – это феномен, каких свет не видел. Они абсолютно голодом могут бежать столько в упряжке, сколько хозяину потребуется. Они могут тащить по снегу такую поклажу, какую лошадь с места не сдвинет. Они могут ориентироваться в необъятной тундре лучше, чем капитан в море с хронометром и секстантом в руках. Они никогда не забывают, в какой стороне их дом, закружи их хоть в центрифуге для космонавтов. И таких хороших собак случайно совокупить с каким-нибудь красавцем-сенбернаром? Боже упаси. Потом эту генетическую заразу не вытравишь ведь, так как не знаешь, куда она залетела. Не кажется ли вам, что тот, кто знает генетику, хотя бы на чисто практическом уровне, не совсем уж дурак?

Но я, собственно, не для этого факт привел, а для того, чтобы еще раз показать широту нравственности. Рыбок в виде икры – жалко, а собак приблудных – нет. Так «рыбная» жалость камчадалу почти ничего не стоит, особенно в пору массового икрометания лососевых. А вот испортить породу таких прекрасных собак – это не фунт изюму, вопрос жизни и смерти самого народа. Так что прочь жалость, когда речь идет о социуме. Напомню о громадном различии в понятии нравственности даже в узком кругу феминисток, о котором сообщила по телевизору писательница Латынина.

Сторон у нравственности столько много, что это практически шар, а не многогранник. Возьмем еще одну грань, тоже из северной жизни, там нравы более чистые, не замаранные широким общением народов. Даже морские котики очень ревнуют, не говоря уже об обезьянах и прочем животном мире, включая нас с вами. Это настолько въелось в наши мозги, что у нас волосы становятся дыбом, когда муж-чукча, например, укладывает вас в постель своей жены, и даже обижается, если вы ей побрезгуете. С чего бы это такая «противоестественность»? Причина, между тем, не стоит выеденного яйца. Просто народы эти так сильно разбросаны по тундре, так редко встречаются друг с другом, живя и размножаясь в родственном кругу, что давно заметили еще одну сторону генетики. Как только жена переспит с далеким пришельцем, так родится настоящий Платон по уму, и настоящий Спартак – по физическим данным. Вот пришельцев и укладывают в постель к своей жене, очень это выгодно для племени. И получился совсем противоположный полюс у ревности – антиревность, а нравственность стала – диаметрально противоположной.

Такие примеры можно приводить бесконечно, но вывод из них можно сделать и без дополнительных примеров. Все то, что способствует выживанию социума – нравственно, даже если это и воротит с души по-первости. Все то, что из самой элементарной логики и чувства – нравственно, так сказать, по самой природе, и не мешает никаким боком жизни племени, нравственным и остается. Нравственным – по факту. Но, то, что мешает, немедленно становится безнравственным. Будь оно хоть самым нравственным из всего набора нравственностей. Это можно строго доказать на многочисленных примерах, но я в этом почему-то убежден и доказывать не собираюсь.

Пословица, что естественно, то – не безобразно, хорошая пословица, мудрая. Но она – принудительная, и это ее здорово портит. Она для чего-то нужна, ибо всяк знает, что она – идеология, притом чистейшая. Я уж не говорю о виде змеи, который большинству людей не нравится. Какой дурак выберет себе под бок естественное и безобразное вместо «неестественно» красивого и на вид, и на ощупь приятного?  Но идеология именно это и заставляет нас делать. Это надо, чтоб так все насильно думали, так все насильно считали. Кому и зачем это надо? Кажется, мы подошли к искусственной нравственности. Про естественную нравственность я закончил в предыдущем абзаце.

Людские правители быстро приметили, что естественная нравственность держится в народе весьма крепко, ее почти не надо понукать. Она приблизительно такая, как желание совокупляться после сытной еды. И даже на голодный желудок. Грех было не воспользоваться в своих целях такой замечательной приверженностью социума. Ведь у любого социума есть начальник. Вот этот первоначальник и придумал выше приведенную пословицу, которая на русский лад звучит примерно как «стерпится – слюбится».

На этой основе была придумана семья, я заостряю, – не только придумана, но и узаконена с наибольшей строгостью. И пусть хоть все «основоположники» подряд на примере животных доказывают мне, что семья существует как бы априори, я на тех же самых животных докажу, что семья у животных – исключение, а не всеобщее правило. Да, любовь существует, и даже у животных, но она – мимолетное виденье, а на всю жизнь – это исключение из правила, только подтверждающее само правило. Взгляните вокруг, и мне не надо будет ничего доказывать.

Для социума семья – это как для собаки пятая нога. Семья социум не укрепляет, а разрушает. Нравственные ценности дробятся, присваиваются семьями, начинают противоречить друг другу, и для социума это почти что смерть. Или у вас другое мнение? Но, с другой стороны, семья – это почти что инкубатор для потомства, усиливающий материнскую не рассуждающую любовь отцовской опекой. Мало того, опекой старших над младшими. И начальнику социума уже нечего делать, вернее заботы его прежние – как гора с плеч. Почитайте хотя бы о высших обезьянах, их вожаке, его заместителе. Для семьи идеология – как можно дольше продолжить искорку любви, вообще говоря, нужную только на сезон размножения. Превратить ее в постоянно действующий нравственный критерий, желательно до гроба.

Но я недаром начал с естественной нравственности, возникающей как в атомной бомбе при критической массе социума. Семья же – искусственная нравственность, основанная на идеологии нравственности. Но ни одна еще идеология в мире не придумана стопроцентно правильно, в любой идеологии – много недоделок, противоречий и простого халтурства или брака, которые так и прут наружу. Брак же – от постановки целей, естественным порядком недостижимых. И сколько бы нам веков и тысячелетий подряд не говорили, что семья нерушима, столько же времени подряд семьи рушатся как карточные домики. Природа берет верх над идеологией. Искусственная нравственность все время ломается как плохой велосипед, скрипит как немазаная телега. И сколько бы не втолковывали мне, что семья – ячейка общества, я не поверю этому. Общество было бы куда лучшим, более монолитным, если бы не было семей. И семья держится только на детях, особенно, когда они стали учиться до 22 лет, не умея до этого срока добыть себе пищу и нуждаясь в опеке мамы и папы.

Антагонизм семьи и общества разве не очевиден? Почти ничто не сближает их, их все отталкивает и разделяет. Приоритеты семьи и общества – разные, запросы – противоположные, предпочтения – хитрить друг с другом, обманывать и льстить. Но идеология начеку, искусственная нравственность – во всеоружии. Это надо правителям, чтобы гальки на берегу моря превратить в монолит. Но это же невозможно, недостижимо в принципе. Но видимость такая есть, но – только видимость, а не на самом деле.

Но и хода назад от семьи нет. Иначе дети не вырастут, социум погибнет. И уже сам социум предпринимает меры, естественной нравственностью, выросшей на искусственной нравственности. Люди социума сами понимают ныне, что потомство без семьи не вырастет. И насильственная нравственность становится псевдоестественной нравственностью социума.

Пора снова переходить к порнографии. Теперь у меня получается, что порнография не только простой онанизм, она и отвлекающий маневр, снятие семейного стресса. Семье бы надо разбежаться в разные стороны, бросив детей, а они немного поразвлекаются онанизмом с журнальчиком в руках или перед «видиком». Можно вместе, а можно и порознь. Недаром «Камасутра» нарисована и издана очень давно, я думаю, сразу же вслед за узакониванием семьи. Людей учат разнообразить секс, чтобы не сам секс не приедался, а именно партнеры не приедались друг другу. И получается в результате крепкая семья, как говорили партийные советские пропагандисты, главный же результат тот, что дети без присмотра не остаются. Как видите, в порнографии и хорошая сторона есть.

Прежде чем перейти к мере порнографии, надо ее еще сопоставить с экономикой, эту меру. Экономике порнографии надо много, как я уже написал, безостановочно много. Природной, первозданной нравственности, о которой я писал на примере отказа от еды икры камчадалами, порнографии надо совсем чуть-чуть. Диапазон, как видите, широк, от пуританина до Чиччолины. Этот диапазон потому широк, что включает в себя весь народ, социум. Социум от социума, не общающиеся между собой хотя бы по интернету, тоже сильно отличается в этом отношении, но я не буду это принимать во внимание. Буду говорить о данном социуме, конкретном, например, чукотском, армянском, папуасском или инкском. И хотя социум от социума очень бывают далеки в предпочтениях, конкретные люди в данном социуме также далеки друг от друга в предпочтениях, как и сами социумы. Как говорится, на вкус и цвет – товарищей нет.

И именно поэтому нравственность нельзя устанавливать законом. Крайние точки зрения совершенно невозможно установить законом, ибо будет война, или, хотя бы, невыполнение закона доброй половиной социума. А совершенно средняя точка зрения, от плюс до минус бесконечности, как известно, равна нулю. И обе крайности останутся по обе стороны от этого среднего значения. Лучше всего выбрать полосу около нуля, например, от плюс пяти до минус пяти.

Но закон в полосе невозможен, закон требует конкретности, иначе судьи такого наворотят, что хоть святых выноси. А если их поровну избрать из «плюсов» и «минусов» тогда они никогда не придут к конкретному решению, передерутся в совещательной комнате. Притом, у потенциальных судей есть и скрытные предпочтения, и черт знает, что у них в голове при приятной наружности. Ведь мы коснулись очень скрываемого от посторонних явления, все, за исключением Жириновского, предпочитают держать «это» глубоко при себе, не высовывая, как дурак язык, наружу. Поэтому вполне может оказаться, что данный состав суда будет представлен «плюсами», а следующий – «минусами». А нам-то как жить? Тоже вместе с ними шарахаться из стороны в сторону? Нестабильность будет, что хуже, чем какая-нибудь из крайностей. Видите, какие непреодолимые трудности?

И когда я слышу,  как ловко в газетах и по TV расправляются некоторые с порнографией, мне с самими этими «законодателями» расправиться охота, в той же степени радикальности. Потому, что они ничем не обосновывают свои решения, а действуют от имени своей души, иногда даже не им принадлежащей, давно проданной.

Самое главное, я никогда не слышал и не читал, что истинная нравственность формируется всем социумом сообща, притом с не меньшей целью, чем цель выживания. Этого не писали и не говорили ни при социализме, ни при нынешней «демократии», которая пародия на демократию. Я это доказывал многократно в своих работах, докажу еще раз на примере порнографии, опираясь на изложенное выше. Все народные представители то и дело упоминают народ, и при рассмотрении порнографии – тоже. Типа «мои избиратели велят и требуют». А я уже доказал, что эти самые избиратели, если их допросить по порядку, без пропусков, принесут тот самый ноль мнений, о котором я только что сообщил. Поэтому депутат-поборник хоть свободы, хоть запрета порнографии, врет напропалую. А врать депутату при свободной демократии нельзя. Тем более, голосовать за ту или эту радикальную позицию. А если врут и голосуют за радикальную позицию, то они вовсе не демократы, а псевдодемократы. Что и требовалось доказать.

Несколькими неделями ранее, в другой работе,  я доказал, что инициированная Президентом борьба с экстремизмом на самом деле – дурь несусветная, но депутаты ее с жаром обсудили и, кажется, приняли. Теперь разъясню дурь с порнографией. О «пчелках и рыбках в пруду» я уже сказал вскользь. О «городском шуме» после десяти вечера – тоже. Дело в том, что депутаты, «представляя» народ, вовсе его не представляют, а только делают вид для всего остального мира, что представляют. На самом деле они представляют денежные мешки и власть, что одно и то же, как я тоже уже сказал, только в другой работе. Одним платят за порнографию, другим, чтоб ее не было. И им даже в голову не приходит, что вопрос нравственности решает сам народ, притом всей своей кучей, притом не спрашивая об этом своих депутатов.

Точно такие же депутаты лет пятьдесят назад, только не за деньги, а из-под палки законодательно решили, что у нас нет не только порнографии и проституции, но и самого секса. И исстрадавшаяся часть народа, любящая порнографию, с наступлением нынешней «свободы» кинулась на нее как на водку в былые времена, когда ее «выкинут» в магазины. Вместе с ними кинулись и не любители, а просто запасливые люди, как раньше запасали водку на будущий праздник, непременно выпивая ее в тот же день. В их число вошли даже противники порнографии, вдруг пригодится. Вот и появился повышенный спрос, который тут же был с излишком удовлетворен, по повышенной в соответствии со спросом цене. И тут же, как и положено волне, она схлынула. Запасливые проиграли и отступили, а производителям порнографии это не понравилось. Подкупили депутатов, чтобы они пообещали вслух порнографию запретить, и вообще, чтобы чаще употребляли это слово в сочетании с острой нехваткой чего-нибудь типа хлеба. Те толстосумы, которые порнографию не делали, а зарабатывали, например, на пиве, и у которых порнография, откусила здоровенный кусок живого мяса, решили отомстить, правда, несколько запоздало. И наняли других депутатов, которые решительно против порнографии, за ранее заплаченные им деньги. Образовался настоящий ажиотаж вокруг порнографии, даже о подводной лодке забыли. Что тоже весьма немаловажно. И телевидение вместе с переродившимся, вернее, заново родившимся Максимовым, тут же встряло, чтобы вставлять в эти, описанные выше дебаты «видных» людей», рекламу с голыми бабами. Я, кажется, вернулся к началу статьи. Но и то, что я только что описал, разве это не порнография?

Тем более что я сейчас скажу на этот счет. Борьбы с порнографией, вообще говоря, не требуется. Более того, она чревата. Ибо вы знаете, что там, где у нас в стране объявляется борьба, особенно «всенародная», победы не жди. Боролись за светлое будущее, а скатились с некогда более высокого уровня жизни ниже Африки и Южной Америки. Боролись с проституцией, и почти преодолели ее как оспу, а она ныне так цветет и пахнет, что хоть нос затыкай. Боролись с иностранными шпионами с помощью специально созданной «конторы», а ныне почти вся эта «контора» перебежала в Америку и живет там за счет их налогоплательщиков. Как только сказали «ни шагу назад», так сразу же и очутились на берегах Волги. Как только начали «бороться за урожай», так сразу урожайность и снизилась до уровня 1913 года. То же самое произошло с приплодом свиноматок, поголовьем крупного рогатого скота и даже речной рыбой «ценных» пород, включая раков к пиву. Одно это, перечисленное, а перечислять можно еще на нескольких страницах, показывает, что борьба с порнографией чревата.

Вы уже, наверное, догадались, что надо делать. Надо не направлять и поправлять силою и топором, а прислушиваться к мыслям и чаяниям народа. Он сам все сделает, правда, не за месяц, как того правителям хочется. Ибо как только Президент сказал бороться с детской беспризорностью, так через неделю всех беспризорников убрали от стен Кремля километров на тридцать, за кольцевую дорогу. Правда, там их стало больше, вплоть до самой границы «единой и неделимой», но их же не видно, даже с самой высокой Спасской башни. Так ведь и порнографию не продают у кремлевских стен, продают всего лишь в квартале от них.

Только народу не надо мешать всякими там законами и указами, просто надо подождать, следя, чтобы народ хотя бы был сыт, от сытости захотел ебаться, а потом и учиться. И чтобы он не жил от получки до аванса, а имел бы на сберкнижке хотя б столько, чтобы мог уехать, куда хочет, а не прозябать, там где родился, навечно прикованный к своей «земле». В одной своей статье я обращал уже внимание на знаменитую русскую матерщину, которую можно изжить за одно поколение в одной конкретной деревне, если ей обеспечить хотя бы лет на двадцать западный стандарт жизни. То же самое и с порнографией. При этом надо обратить внимание на то, что я писал выше. Что богатые занимаются порнодейством, а бедные онанируют с порнографией. Но богатых у нас – единицы, остальные все – беднейшие бедняки. И средний класс для этого специально вырубили в 1998 году, ибо этот класс уже сопоставим по численности со всем народонаселением, и именно он – передовой класс, а не рабочий класс плюс «красное», алкогольное крестьянство. И именно он в состоянии был не только ограничить акулью жадность олигархов, но и создать центры кристаллизации врожденной борьбы народа за естественную нравственность, против засилья агрессивной и искусственной порнографии, выгодной олигархам.

То есть, сперва достойная жизнь, потом автоматически – естественная нравственность, иногда даже чуть-чуть смешная, как отказ от икры, что не влияет на ее глубинную суть.

Но и телевизионных хахалей я не хочу сбрасывать со счета. Они могли бы тоже в немалой степени помочь начать народу «ускорение» в этом деле. Но только им надо вести себя в телевизоре не так как они себя ведут сегодня, и как я их описал в начале статьи. Вот когда писатель Короленко, если не ошибаюсь, демонстративно вышел из академии за то, что другого хорошего писателя не приняли в академию (кажется, Горького), вот это был достойный поступок и пример. А у нас нынче что? Сидят в телевизоре «знаменитые» люди, общаются на виду, прекрасно зная, кто из них – кто. И противник порнографии сидит рядом с производителем ее, и почти в унисон говорят, красиво, длинно, с фиоритурами. А ведущий при этом и добавит еще, что хотя они и противники, но интеллигентность их обязывает не говорить с экрана друг другу: ты подлец. У нас, дескать, свобода мнений, знаменитый плюрализм и так далее.  Сморкаться двумя пальцами перед камерой, дескать, неудобно. Совсем как та барышня у писателя-рабовладельца, которую я упоминал выше.

Но, если бы хотя один человек, хотя бы раз не принял протянутой для рукопожатия руки другого, которого он презирает, вот тогда бы воз и сдвинулся с места. Как, например, журналист Минкин ушел из газеты только из-за того, что ее редактор подал руку тому, кто приказал убить его же журналиста. Но за десять лет это только один пример, других у меня нет, да и у вас, наверное, не найдется. Недаром говорят, что рыба гниет с головы, в данном случае, с интеллигенции, которая заглядывает в глаза толстосумам и правителям, дескать, чего изволите?

Давайте задумаемся, почему во французских общественных туалетах по словам Высоцкого «есть надписи на русском языке»? Почему дети еще лет двадцать назад писали на заборах аршинными буквами «хуй», а теперь не пишут? Пишут что-нибудь по-английски. Как дети, так и экскурсанты. Это простой вопрос, но я на него отвечу, чтобы перейти к самому слову «хуй» - самому распространенному слову русской порнографии. Потому, что возросла истинная нравственность народа. Самопроизвольно, хотя и не очень. Дело в том, что до 60-х годов прошлого столетия половина народа была неграмотна. И как только кто-нибудь узнавал буквы, так ему хотелось что-нибудь написать. Но с первыми буквами знание литературы не приходит, оно приходит намного позднее. И именно потому кроме слова хуй писать народу ничего не приходит в голову. Но «в каждую семью вошел телевизор», книг не надо стало читать, ибо все равно половина людей их вообще не читает. Уровень познания жизни вырос, и немедленно народ во всей своей совокупности понял, что писать это слово на заборах и в туалетах незачем, глупо получается, и все равно никто читать не будет. Вот и ушло в прошлое это несравненное удовольствие совершенно автоматически.

С самим хуем, а не с его обозначением на бумаге, – сложнее. Это человеческий орган называется так на русском языке. И другого названия у него на этом языке нет. Притом заметьте, это не редко употребляемое слово, такое как ромбододекаэдр, оно нужно в жизни почти как ложка, часто. Недаром из телевизора несется, то пенис, то лингам, то детородный орган, то еще что-нибудь, еще заковыристее. Это очень нужное слово в повседневной жизни. Но говорить его нельзя, могут 15 суток и тюрьмы за него дать. Или даже еще больше. И ведь никому из простых людей даже не приходит в голову мысль, что это аномалия, если не сказать простая дурость. И мы эту дурость принимаем за не обсуждаемую данность, совершено так же как какие-нибудь дикари не имеют право называть своего согражданина по имени, дескать, этим мы ему навредим. Имя это можно использовать только после смерти его носителя. А в повседневной жизни человек называется намеками или другим именем, не настоящим. Совершенно так же получается, что хуй – детородный орган? Который вовсе и не детородный, он детей не рожает. Скорее, пизда – детородный орган. Но и не только детородный, у нее и другие функции есть. Но над «дикарями» мы смеемся, а над собой – нет, вот что главное.

Здесь, вообще говоря, проглядывает природная, истинная нравственность народа, для посторонних глаз и ушей некоторые вещи надо делать в тайне. Точно так же как воровать. Хотя воровать должно быть стыднее, чем совокупляться. Но искусственная мораль так у нас устроена с подачи наших правителей, что ебаться стыднее, чем воровать. И даже говорить о ебле стыднее, чем воровать. Главное здесь то, что народная истинная нравственность все время подправляется правителями, причем в ту сторону, в которую власти выгоднее. Ибо, например, власти воруют больше, чем сам народ. Поэтому совокупление сделали большей тайной, чем воровство. Хотя и на животных видно, что совокупление менее безнравственно, чем воровство. Народ понимает, что его загоняют не в ту сторону нравственности, и поэтому сопротивляется, а власти это воспринимают как вызов, и начинается порка  народа под названием наказание за порнографию.

Вы приходите в магазин. А там лежит рядом собачатина для корейца и лягушачьи лапки для южных французов, от которых вас тошнит. Но вы же их не покупаете, вы  берете свининку, от которой некоторых тоже шибко тошнит.  И вы же не крадучись все это делаете, а каждый пальчиком показывает, что именно ему взвесить, совершенно не обращая внимания на соседей. Или только немного выпучиваете, прищуриваете глаза и несколько морщите нос, глядя на соседа-покупателя, но так, чтобы он не заметил. Тогда почему нельзя положить рядом Л. Толстого и «Эдичку» Лимонова совсем невдалеке от Чиччолины на глянцевой обложке?

Ах, дети? Вот она безответная палочка-выручалочка для некоторых идиотов. Я давно заметил, что книги о детской психологии и нравственности пишут в основном люди, не имеющие детей, а, значит, и не знающие, что это такое. Ибо наблюдение чужих детей, это то же самое, что перебирать неодушевленные гальки на берегу или смотреть в микроскоп на инфузорий. Тем, кто имеет много детей, и знает их как свои пять пальцев, книги о детях писать некогда.

Как я уже сказал, дети – безответны, они не могут сказать вслух и хором этим идиотам, что они идиоты, что абсолютно не знают их. И даже близко не подошли к этим знаниям. Они все выдумывают о детях из своей головы, основываясь на взрослой логике, что, дескать, так должно быть. И выдают эту муть за, дескать, так и есть. Но дети не задумываются о своей детской психологии, поэтому они не могут сказать взрослым «детским» ученым, что они круглые идиоты. А логика к детям приходит вообще позднее, из жизненного опыта, в детстве – все алогичны. Потом вырастают, и сами забывают свою детскую психологию. И некоторые из них становятся детскими психологами, городя огород уже из взрослой своей психологии.

Меду тем, вспоминая себя маленьким, я хочу сказать, что главная составляющая детской психологии, это – хочу все узнать, попробовать, и чтобы меня не считали маленьким, хочу быт взрослым. Это психология вообще животного мира и его выживания: быстрее стать самостоятельной особью.

В 1942 году, я лично, в шестилетнем возрасте, участвовал в оргии под кустом, в парке около детского сада, в котором я «воспитывался». Мужики поголовно на фронте, самое безотрадное время войны, еще до Сталинграда. Самое безотрадное время для женщин, живущих без мужиков, так что дома «подглядеть» нечего. Я на это особо обращаю внимание, так как считается, что скученность в деревенских домах позволяла детям подглядывать ночью за родителями. Тогда как в действительности дети в это время спят, как говорится, без задних ног, набегавшись за день. Я увязался за пятью-шестью такими же шестилетками и одной девочкой того же возраста, которые удалились в глушь парка, под куст. Меня не прогоняли, как сейчас помню. Поэтому в первоначальном договоре на оргию я не участвовал, и не знаю, как это происходило. Но, прибыв под куст, девочка сняла штанишки, и легла. Шестилетки, один за другим, сделали то же самое, и ложились на нее, изображая половой акт. Кажется, у некоторых была даже эрекция. Я хорошо помню, что не вся компания мальчишек стала участвовать в этой «оргии», некоторые застеснялись, но все равно стояли рядом и с жадностью наблюдали. Некоторые попробовали свои силы несколько раз. Девочка лежала без трусиков как чурка и терпеливо ждала следующего. В этом жизненном примере видна разница в предпочтениях и стыдливости, диапазон широк. Конечно, кто-то из участников все это видел в натуре дома, но не на это я хочу обратить внимание. Я хочу обратить внимание на то, как быстро распространяется «знание» в детской среде, молниеносно. И на жажду получения этих знаний.

Я утверждаю, что подавляющее большинство детей в дошкольном возрасте знает гораздо больше, чем представляется детским психологам. Взрослым, естественно, дети об этом не говорят. Даже папе с мамой. Вот почему детей легко вовлекать в проституцию. И не только в проституцию, но об этом у меня более подробно написано в упомянутой книге, со ссылками на Фрейда и доктора Спока. Только я хочу заострить этот тезис в том направлении, что из-за недостатка у детей знаний вообще о мире, превалирует жажда знания в сфере сексуальности, ибо это врожденное чувство, а не приобретенное знаниями.

Вот с этих позиций и надо подходить к «магазину» со всякой всячиной. Даже в школе, до пятого класса, дети начинают смеяться над своими учителями-лохами, которые представляют своих воспитанников такими божьими коровками. Детям это страшно не нравится, они дают клички своим училкам, в душе презирают их, и именно за то, что училки ведут себя с ними всезнающими авторитетами, хотя как бы «не знают» того, что знают их маленькие питомцы. Потом это презрение закрепляется, пока его не вытеснит в более старших классах взаимная заинтересованность учителя и ученика каким-нибудь школьным предметом. Но так как учитель знает об этом предмете несравненно больше, чем ученик, возникает уважение к учителю, к данному учителю, а не ко всем учителям.

Конечно, в городе-герое Москве порнографии несравнимо больше, чем в деревне. Зато если в деревню попадет журнальчик с Чиччолиной, притом с хуем во рту, его «зачитают» до дыр всей деревней, от мала до велика. Информация в деревне распространяется куда быстрее, несмотря, что там нет интернета.  Ну и что? Из городских мальчишек все равно в процентном отношении получится больше образованных людей, несмотря на массовость порнографии. Тем более что все участники «круглого стола», с которого я начал свой рассказ, у  своих детей не видят вреда от порнографии, видят только у «чужих» детей этот вред.

Когда правители не знают, что делать со страной, набивая свои карманы, а она явно катится в пропасть, они начинают дрочить хуй до изнеможения. Притом при всем честном народе, дескать, это народ «отвлечет» от насущных мыслей. Пусть, дескать, хохочат, а потом мы убежим и оставим их посреди хохота. А чего еще им делать?

Поэтому надо принять маленький закончик или указик: не продавать порнографию ближе ста метров от Кремля. На остальном пространстве России – можно, даже около школ, все равно тот, кто хочет, достанет. И ни одни народ еще не прекратил своего существования от порнографии. Само собой все устаканится. Ни больше не будет ее, чем в остальном мире, ни меньше.

А вот право на суходрочку  у правителей мы отберем. А то все на пчелках, тишине, да порнографии добывают себе рейтинг, который – тоже порнография от «фонда эффективной политики».

 

                                                                                                                    17 августа 2002 г.         

Раз уж Вы попали на эту страничку, то неплохо бы побывать и здесь:

[ Гл. страница сайта ] [ Логическая история цивилизации на Земле ]