Раз уж Вы попали на эту страничку, то неплохо бы побывать и здесь:

[ Гл. страница сайта ]

 

Чернобыль как зеркало логической истории

Часть 2

Взрыв реактора

«Оператор никогда не должен оказаться в ситуации, которую инженеры не проанализировали. Инженеры никогда не должны анализировать ситуацию без учёта реакции оператора на неё».

Р. Фредери, оператор взорвавшегося американского реактора на острове Тримайл-айленд, которого после этих слов американский суд оправдал. Это было за семь лет до чернобыльской трагедии

 

Вместо введения – про евреев

Избранный народ очень любит себя выставлять пупом земли во всех отношениях, от умения жить-вертеться до героизма в военных победах и высочайших вершин наук и искусств, везде они – первые. Не исключая создания атомных бомб и, естественно, «мирного» атома, каковой уже навредил больше военного.

Но попробуйте им напомнить, что мирный атом в Чернобыле – это тоже их рук дело, как тут же возникнет такая хуцпа, что не дай бог с ними связываться. – Заклюют массово и в унисон. А гоям, как я, и рта разинуть не дадут.

Первый раз я подумал об этом при изучении биографии и трудовых заслуг еврейского светоча З. Фрейда, каковой в моей голове тут же предстал завсегдатаем-хуцпарем. Потом я поинтересовался А. Энштейном в смысле его успешной борьбы с Пуанкаре насчет первенства в открытии теории относительности, и установил на основе все той же еврейской массовости в унисон, что Пуанкаре побежден именно евреями, а не фактами.

Но так как у меня речь-то сейчас не об этом, а – о взрыве реактора, то как тут не вспомнить о А. Сахарове, который, несомненно, есть А. Цукерман. Другими словами, почти вся наука и конструирование атома выполнена почти одними евреями. Поэтому я засел за мемуары этого нашего еврейского светоча водородной бомбы, из которых, во-первых, установил, что он стопроцентный еврей, а, во-вторых, увидел, что мужик этот не так прост, как его рисуют.

Самая главная хуцпа Сахарова состоит в том, что он с легкостью необыкновенной может одной рукой водородную бомбу делать, а другой – бороться против ее применения. Не без издержек, конечно, но тем выше взлетает имя, на борьбе противоречий. Но не взлет имени такими руководит, а желание поцарствовать. Поэтому с резким обрыванием новых идей (что показывает ворованность старых) эти ребята переходят в политику, что, в общем-то, несовместимо с наукой. Кстати, Сахаров никогда не был даже третьеклассным ученым, вся его жизнь заключалась в конструкторских разработках, что есть комбинация и рекомбинация известного. Поэтому мне смешно, когда читаю, дескать, Сахаров после бомбы серьезно занимался созданием теории гравитации, и чуть было ее не представил.  

Представьте и вы, что Эйнштейн делал то же самое, но я не о гравитации. Он тоже одной рукой делал атомную бомбу, только боялся к ней подходить близко, а другой рукой – именно он начал бороться «за мир во всем мире» в связи с еще незаконченной бомбой. В результате ему ничего, а вот его продолжателя Крёгера пристрелили.

После того как я лично много лет участвовал в развитии технологии гидродобычи угля, которую почти исключительно евреи придумали, и они же ее погубили, я навсегда понял, что один из еврейских всеобщих девизов формулируется так: «главное натолкать новшеств в природу, а потом разберемся, что с ними делать, если что не так». При этом разбираться будут гои, а евреи сделают вид, что «нас здесь не стояло».

С Чернобылем ведь произошло точно так, но я не буду вдаваться в анализ семантики фамилий корифеев атома и их фотографий в профиль. Главное, чтоб вы все это имели в виду, хотя бы с этой статьи. Так как я забыл об этом сказать в статье первой.

Всеобщая причина взрыва реактора

Надеюсь, вы по последней ссылке прошли, поэтому называю сразу эту причину второй. И не забудьте, что там был пример с автомобилем новой конструкции, такой же как реактор РБМК. На переднем сидении – четыре водительских места и для каждого свое отдельное и в единственном экземпляре средство управления – руль, тормоза, сцепление и газ, а сзади сидит начальник, который командует передними сиденьями. Так и едут, как на реакторе РБМК.

А сейчас я приведу интерпретацию всеобщего дорожного движения на таких вот автомобилях вперемешку с автомобилями привычной нам конструкции.

Это говорит герой А. Усков, оператор первого невзорвавшегося блока, который прибежал на четвертый взорвавшийся блок в ужасающую радиацию, чтобы помочь товарищам сделать хоть что-нибудь, чтоб уменьшить последствия взрыва: «Не имеет права подчиненный не выполнить распоряжения своего начальника. У него есть возможность аргументировано возразить при неправильном распоряжении. Но при повторе распоряжения – немедленно выполнить! А потом уже обжаловать».

Как видите, все четверо водил моего нового авто должны действовать именно так, вне зависимости, что на таком автомобиле вообще невозможно ездить. То есть, как на войне: Вперед! Грудью на вражеские амбразуры!. Но главное не в этом.

Главное в том, как заставить беспрекословно слушаться начальника, если вы не на войне? На этот вопрос отвечает Ю. Трегуб, оператор четвертого блока, только он вроде бы как непричастен к аварии, так как его смена закончилась еще до развития аварии и он остался просто понаблюдать за интересной проблемой, нужной ему для усовершенствования своей квалификации: «А если я аппарат заглушу – мне холку здорово намылят. Ведь мы план гоним».

«А если бы вы остановили реактор при снижении запаса стержней ниже допустимого. Что бы вам было?»  – лезет к нему в душу корреспондент.

«Я думаю, с работы выгнали бы. Определенно бы выгнали. Не за это, конечно. Но придрались бы к чему-нибудь», – уверен «ответственный» исполнитель приказов.

И далее эту мысль развивает: «За пультами должны сидеть не только высококвалифицированные люди, но и более свободные. Свободные от страха, не боящиеся постоянного меча, висящего у них над головой. Вот вы знаете, что такое – быть выгнанным с работы в Припяти? Это все, конец. Это ужасно, понимаете? У нас был начальник смены реакторного цеха Кирилюк. В 1982 году на ЧАЭС обнаружено нарушение штатного режима, его выгнали с работы, со станции. И куда он устроился? Ведь Припять – маленький городок. Главное здесь – АЭС. Так вот этот Кирилюк устроился инженером по снабжению на 120 рублей. Это кошмар, как вы понимаете. Нами правил страх. Страх, что выгонят».

И чуть дальше по интервью: «Приведу вам пример. Когда я был СИУБом (старший инженер управления блоком), у меня сложилась такая ситуация, что мы жили впятером в однокомнатной квартире в Припяти. Я прихожу с ночной смены – мне надо поспать, а где? Все толкутся в одной комнате. (Загляните в предыдущую статью, как напряженно они работают – Мое). Я пошел к директору на прием по личным вопросам. Чтобы как-то ускорить дело. Тем более незадолго до этого взяли на работу уборщицу, дали ей трехкомнатную квартиру. Говорю: "Дайте лучше мне. Она уборщица, а мне нужно отдыхать. Я отвечаю за блок". А Комисарчук – начальник отдела кадров (несомненно, взяточница – Мое) – спрашивает: "А почему ты считаешь, что ты лучше уборщицы? Она советский человек, ты – советский человек..." И все. Что я могу на это сказать? И потому, будучи СИУБом, я боюсь проявлять самостоятельность. Я полностью зависим от станции. Сейчас я зависим в меньшей степени. А до аварии – полностью. Во всех аспектах – моральных, финансовых. Я связан по рукам и ногам. Со мною могут сделать что хотят. Если бы Саша Акимов был свободен (погиб как Матросов – Мое), у него была бы возможность принимать правильные решения. Оператор АЭС должен быть как летчик. Даже больше, чем летчик или космонавт. Космонавт погибнет – трагедия. Но не такие страшные последствия, как здесь».

Но есть ведь и другая сторона этой проблемы как сделать всех ниже тебя на ступеньке рабами. Она состоит в том, что на каждой ступеньке административной власти (отмечаю, не военной) «столоначальник» думает традиционно по-русски: я начальник, ты – дурак. Поэтому он «вниз» уже не думает, а дуболомствует, он думает только «вверх». И в каждом звене власти «нижние» люди ведь отлично понимают дуболомство «вниз» и угодническое подхалимство «вверх». И это не может не раздражать, тут не высокое психологическое открытие, дураку понятно.

Усков добавляет: «Мы зачастую не видим необходимости неукоснительного соблюдения наших законов, поскольку эти законы нарушают сплошь и рядом на твоих глазах, и неоднократно! Впрочем, это называется "обойти закон". И нарушают люди, которые должны быть образцом выполнения долга. И растлевающее действие таких примеров куда больше, чем от десяти радиостанций "из-за бугра". Потому что эти примеры на наших глазах! Разве не знала государственная комиссия, принимавшая 4-й блок в эксплуатацию, что принимает его с отступлениями от проекта? Конечно, знала...».

Корреспондент добавляет свой пятак: «Из приговора: "31 декабря 1983 года, несмотря на то, что на четвертом энергоблоке не были проведены необходимые испытания, Брюханов подписал акт о приемке в эксплуатацию пускового комплекса на блоке как энергоблока в опытную эксплуатацию" ("Московские новости", 9 августа 1987 г.) – ничего, потом доведем!»

Но еврейский щелкопер в большинстве своем на то и щелкопер, чтоб творить хуцпы, то есть сводить глобальные проблемы к частным случаям, выдавать виновных за пострадавших (народ такой им, видите ли, достался) и приписывать народу то, что ими же, виновными, и выработано животноводчески целенаправленно. Дескать, именно так и было с сотворения мира: «Рискованно возражать руководителю высокого ранга. Не нравятся строптивые. Не возражают безграмотным начальникам, молчат и согласно кивают грамотным начальникам. Потому что живет в наших душах холопская исполнительность, желание расшибить лоб на виду у начальства. А там, глядишь, и заметят твое усердие. А если еще и со знаниями слабовато? Тут уже не до аргументированных возражений, и без этого есть грешки в работе».

Видите, как щелкопер вроде бы и не слышал об однокомнатной квартире на пятерых, один из которых устает на работе как психолог, космонавт и молотобоец одновременно. В то время как уборщица по блату играет в футбол сама с собою в трехкомнатной квартире. Щелкопер сводит – какие мы плохие достались нашей власти. И Сталин это же говорил, и цари – через одного, и коммунисты, так что легче назвать того, кто так не говорил, включая «нынешних».

Именно этому вопросу я посвятил добрую часть Логической истории насчет загадочной русской души. Иначе бы я и не взялся за историю Чернобыля.

Главное, что породило эту «загадочную» душу то, что народ России 400 лет подряд не принимал ни малейшего участия в управлении собственной столь обширной страной и только выполнял «предначертания» своих диктаторов. А любого ума диктатор не мог физически управлять столь огромным и очень сложным пространством, поэтому единоначалия в России никогда не было, каждый кусок этого лоскутного одеяла жил под сатрапом, который только внешне выказывал свою покорность диктатору, а на деле совершал исключительно разрывающие Россию дела. Мало того, диктатор и сатрапы никогда не имели возможности следовать своему разуму, подчиняясь своему собственному окружению приближенных, среди которого был настоящий бедлам по типу лебедь рак и щука. Поэтому Россия всегда была неуправляемой, хотя внешне и казалась монолитной как казарма. И только война из бессчетного их перечня на краткое время создавала единое государство, и вновь все возвращалось на круги своя, равно при победе и при поражении.        

Технология и хронология взрыва реактора – тотальный бардак

Начну прямо с технологии: «к сожалению, на станции борной кислоты не оказалось, хотя есть документы, согласно которым определенный запас борной кислоты должен был храниться...».

К этой цитате добавлю из "Чернобыльской тетради" Г. Медведева: «…в 1966 году – за двадцать лет до Чернобыльской катастрофы – в НИИ атомных реакторов в Димитровограде произошел саморазгон реактора, который удалось погасить двумя мешками борной кислоты, введённой в его активную зону».

Так как вы уже знаете, какое говно этот реактор РБМК, то, естественно, что запас борной кислоты должен был храниться. И мне совершенно понятно, почему он не хранился. И не из-за распиздяйства, как вы подумали, а потому, что в системе защиты вообще не предусмотрено, как эту кислоту в реактор вводить при аварии. Ибо реактор НИИ отличается от Чернобыльского реактора примерно, как скворечник отличается от небоскреба. Тут двумя мешками не обойдешься, тут шагающий экскаватор нужен. Небольшое море нужно, чтоб эту кислоту развести. И насос нужен с двигателем в 3000 киловатт, чтоб из этого моря закачать в реактор. Но ведь ни экскаватора, ни моря, ни 3000 киловатт не было ни в проекте, ни в натуре, поэтому нахрена вообще борная кислота нужна? Хотя она каким-то дураком и «предусмотрена». Не для дела, конечно, а просто так, для «мы заботимся».    

Это вам для разгона, а теперь к хронологии.    

 «Казачков (начальник смены блока N4) работал с 8 до 16 часов 25 апреля 1986-го. В его смене должен был проводиться эксперимент. Диспетчер Киевэнерго отсрочил эксперимент. Следующей сменой – с 16.00 до 24.00 руководил Трегуб. И эта смена имела шанс взорвать реактор. Однако эксперимент снова был отложен. Вроде как судьбе было угодно, чтобы самая сенсационная авария XX века произошла на смене Акимова».

Утренняя смена 25.04.86. Казачков

Казачков. «А вообще, у меня тяжелая смена была тогда. Проводились испытания седьмой и восьмой турбин, проверка предохранительных клапанов. Работы было очень много. Я слежу и за турбиной, и за реактором, за всем. Очень тяжела работа в переходных режимах, когда переходим с одной мощности на другую. Надо следить за множеством параметров. У СИУРа (управление реактором)  – четыре тысячи параметров для контроля. Представляете? Тут не до детективных романов. Очень тяжелая, повторяю, работа, напряженная».

Вполне возможно, что клапаны регулировали, но теперь это – не доказать.

Казачков: «Когда сказали, что эксперимента не будет, я разочаровался. Хотелось посмотреть, сколько же времени турбина будет вырабатывать энергию на свои нужды? У нас вообще до этого не было таких экспериментов. На других блоках пытались делать, у них не получилось. Выбег практически не получался. Но там, прежде чем дело доходило до эксперимента, срабатывала автоматическая защита. На третьем блоке пытались провести. Так пятьдесят процентов мощности и шло, доработали до конца смены».

Когда читаешь эти строки, посвященные в основном эмоциям, а не фактам, нельзя отделаться от мысли, что Казачков исполняет хорошо выученную роль. А там, где факты, они поданы примерно как светский разговор о погоде. Поэтому я выделил отдельные слова и сейчас приступлю к их анализу.

Во-первых, проверка предохранительных клапанов обеих турбин должна производиться на полной мощности реактора попеременно или разом превышением (может быть снижением) рабочего давления или попаданием в турбину воды с паром и так далее, переводя эти параметры в аварийные. Других способов нет и быть не может. Именно для этого должна быть каким-то образом заблокирована аварийная остановка реактора, ибо она на то и существует, чтобы при срабатывании предохранительных клапанов реактор заглушился. Это здорово похоже на «проверку» тормозов автомобиля «методом» спуска его с крутой горы, заранее не зная, остановят ли его тормоза. Для этого и «испытывают». Забывая, что это делается на заводе, а на действующем у покупателя автомобиле – это преступление, причем связанное не с гибелью шофера-испытателя, а с заражением всей Земли, не исключая Антарктиды, (см. Бекмана, ссылку я дал в первой статье). И это есть нормальная эксплуатация исключительно опасного объекта? Значит, недаром я вам представил предыдущий заголовок? Согласно которому надо бить по морде ядерщика, зам главного инженера станции Дятлова, пока он не скажет, кто его попросил это сделать.

Я знаю, что ныне Дятлов умер, но это не имеет значения, так как я не поддерживаю идиотского мнения «о покойниках хорошо или ничего». Тогда и о Нероне должно быть то же самое, и о Сталине, и о Гитлере.  

Во-вторых, указанные проверки предохранительных клапанов невозможно сделать без преднамеренного превышения номинальной мощности реактора до сверх аварийной. Что наш артист Казачков выдал как переход с одной мощности на другую. Заметьте, при отключенной защите. Будто реактор это утюг, пробуемый послюнявленным пальцем домохозяйкой. Ну, разве можно доверять российским властям что-нибудь сложнее утюга? Притом не электрического, а чугунного, который греется на раскаленной плите русской печки, так как я вам о самом реакторе уже сказал в предыдущей статье. И если теперь кто-нибудь попробует вякнуть насчет великой науки, «реализованной» в этой проверке, то пусть прочитает заранее: науки здесь реализовано ровно столько, сколько при «проверке» зрения шилом в глаз.

В-третьих, насчет «Хотелось посмотреть, сколько же времени турбина будет вырабатывать энергию на свои нужды?», которую все до единого описания событий повторяют как нечто, совершенно научное, я бы так сказал. Бреясь поутру, выключите бритву и засеките, сколько вы ею будете брить, выключенной, не жесткую бороду, а пушок на ноге? Только не забудьте, что вам надо уже выключенную бритву передислоцировать с лица на этот пушок, предварительно задрав штанину. Для женщин напоминаю: ровно секунду и даже – менее. Но так как есть теория подобия, то это же самое будет и с турбиной. Ибо она из всех своих сил крутит генератор, а генератор из всех своих сил создает напряжение в общесоюзной энергосистеме. Поэтому только на одно отключение генератора от этой энергосистемы и перенаправление «выбега» на собственные нужды уйдет больше времени, чем сам этот «выбег».

Наверное, вы мне не верите, ведь этот «выбег» вам настолько крепко вбили в башку, что он у вас уже вегетативный, примерно как чувство голода. Только один выключатель от энергосистемы представляет из себя машину с деревенский дом, ибо разрывает колоссальную силу тока, поэтому вы введете его в действие, когда генератор уже давно стоит, съев «выбег». А вам еще надо перекоммутироваться на собственные нужды. Именно поэтому Казачкову «хотелось посмотреть», именно поэтому он был «разочарован». Именно поэтому на третьем блоке выбег «пытались делать, но он не получился». Именно поэтому ни одна АЭС, кроме Чернобыльской, категорически не согласилась делать эксперимент по этому выбегу, и это известно. Именно для не делания этого выбега и не принятия его в расчет на блоке имеется специальная система – гидроаккумулирующий узел (взгляните). Именно он должен заменить главные циркуляционные насосы, когда пропала электроэнергия, а дизель-генератор находится в несколько секундном периоде включения и разгона. Поэтому сам эксперимент с выбегом – есть фуфло прикрытия чего-то такого, о чем нам всем не положено знать. То есть это – фуфлище!

В-четвертых, Именно систему гидроаккумулирующего узла на безотказность и проектное водообеспечение аварийного расхолаживания с замером времени в сравнении с временем запуска дизель-генератора следовало проверять регулярно, тем более что сделать это проще пареной репы, а не представлять нам хуцпу «выбега».

В-пятых, посоображайте насчет фразы «прежде чем дело доходило до эксперимента с выбегом, срабатывала автоматическая защита» и, естественно, реактор именно ею глушился. Поэтому надо было отключить (заблокировать) автоматическую систему защиты не только для испытания предохранительных клапанов, о чем сказано выше, но и для эксперимента с выбегом. Другими словами, с дневной смены 25.04.86 и до момента взрыва реактора 26.04.86 блок согласно Программе испытаний, о которой я поговорю отдельно, и не спеша, находился без главнейшей из защит. Может быть, поэтому, кроме Чернобыльской, ни одна АЭС категорически не соглашалась на этот «эксперимент»? Посылая «экспериментаторов» с порога на хуй. Может быть, поэтому в печати мелькает, что за этот «эксперимент» всем его рядовым участникам обещано по 400 долларов, что в 1986 году представлялось любому совку как ныне стать Женой Лужкова? Но Дятлову, естественно, – немного больше.     

В-шестых, это почему же, с одной стороны, электроэнергии в Киевэнерго не хватает (вы об этом сейчас узнаете официально), с другой стороны на четвертом блоке Чернобыля «так пятьдесят процентов мощности и шло?» Притом большую часть утренней смены, затем перешло и на вечернюю смену, и диспетчер Киевэнерго «не давал» отключить эту половинку в то время, когда блок вполне мог давать и полную мощность. Нет, что-то здесь не так. Притом заметьте, начальник четвертого блока не имеет связи с Киевэнерго (об этом вы сейчас узнаете), связь с Киевэнерго поддерживает только начальник смены всех четырех блоков станции. А тот, кто экспериментирует, вы сейчас это сами увидите, вынужден играть в детскую игру «испорченный телефон». При этом он вынужден поддерживать совершенно идиотскую «половинную мощность» уже столько часов подряд, что не есть нормальный стационарный режим, что есть режим совершенно ненормальный, практически аварийный режим, хотя он и называется интеллигентным словом переходный. (Об убийственных волнах нейтронных полей в реакторе, особенно в переходном режиме, вы уже знаете из предыдущей статьи). И почему это Киевэнерго «не может» принять полной мощности, когда он ее по штату должен принимать всегда, а тем более, сейчас, когда у него «не хватает» энергии? Нет, ребята, это – дурдом! И почему это с ним никто не хочет разбираться? Все кидаются в ядерную физику и спорят именно в ней до хрипоты.

В-седьмых, вот поэтому-то уместен вопрос, кто же затеял этот «эксперимент» под хуцпой «с выбегом»? И в чем он фактически заключается? Может, нам напомнит председатель КГБ того времени товарищ Чебриков? Он ведь «тогда» был в курсе. Вот какие его слова болтаются в Сети: «Дополнительный теплосъём – вот для чего проводился эксперимент. Его программа составлялась без участия проектировщиков».

На мой взгляд, эти слова заслуживают пристального внимания, особенно в сочетании без участия проектировщиков. Конечно, сам Чебриков небольшой специалист в ядерных реакторах, но ему втолковали самое главное. Притом напрочь игнорируя «выбег генератора». Я тоже никакой специалист, но без участия проектировщиков сразу же настораживает. И самое простое предположение – и рыбку съесть, и на хуй не сесть. То есть, крадучись что-нибудь выжать из реактора, например, получить энергию на низких его «оборотах», точнее, сделать из миллионника эдакую затычку для любой бочки в смысле регулируемую затычку для случайного просирания частоты какой-нибудь плевенькой турбинкой на какой-нибудь плевенькой тепловой или гидравлической электростанцийке. Типа когда-то флагмана ДнепроГЭС, а ныне – детской финтифлюшки.

Я попробую сейчас это доказать. «Внезапное» производство четырех миллионов мегаватт в одной точке, с учетом толщины и веса проводов навески времен царя Гороха (времен ДнепроГЭСа) по всей Украине и ближайшим окрестностям – не фунт изюма. То есть, я хочу сперва сказать по-марксистки – базис уже не соответствует своей надстройке, а потом перейти на полу-инженерный язык – новый мощный мотор не соответствует инвалидной коляске, на которую его поставили – ее рессоры до полу прогнулись. А вы представляете себе? Для замены проводов на более толстые надо ведь все железные опоры менять по самой индустриальной части Страны Советов. А вы знаете, сколько их в землю натыкано? – На небе звезд меньше. Именно поэтому совершенно необходимо заставить миллионник работать от мощности электрической швейной машинки до мощности «по проекту». Именно поэтому от проектировщиков надо все делать тайно, прикрывшись хуцпой «выбега».

Для этого всего лишь надо пообещать мелким сошкам по четыреста долларов, ну, а атомщику зам главного инженера Дятлову, главному инженеру ЧАЭС Фомину и директору Брюханову – по тысяче баксов (предположительно). И дискриминации в троице – никакой. Фомин и Брюханов вообще нихрена не понимают в управлении реактором, так что весь «эксперимент» – на специалисте-атомщике Дятлове. Он, кажется, на ЧАЭС – прямиком из какой-то лаборатории по приемке подводных лодок в Комсомольске-на-Амуре (см. первую часть).

Не удержусь и дам им всем характеристики со слов подчиненных и пришлых на аварию. Фомин – «…будучи по специальности электриком, он, прежде всего, заботился о состоянии электрической части станции». Брюханов – «штабом гражданской обороны руководил Брюханов». Дятлов – а) «вот я не могу до сих пор понять: почему ясность – что же произошло? – у него наступила только через полсуток после аварии»; б) «Он был очень самоуверен. Отличная память. Если бы не эта самоуверенность, он бы и программу не положил на свои плечи. Он был для нас (операторов реактора) самым большим авторитетом. Недосягаемый авторитет. Его слово было закон».

Вот эта моя концепция, вытекшая из трех слов Чебрикова, и не нравится «официальному газетному мнению». Но я-то для газет недосягаем. Поэтому обрушились на Чебрикова, правда, когда он уже «имел судимость» за ГКЧП и забыл, как открываются в КГБ двери.

Вот как его распикал один борзописец: «Причём тут дополнительный теплосъём? С чего именно? <...> Ведь эксперимент предполагалось вести при мощности реактора в несколько раз ниже номинальной. Так что и Чебриков (и его научный штаб) тоже, выходит, не в курсе дела».

Ну и дурак же этот борзой.

Во-первых, он не доказал, что Чебриков не в «курсе дела». Так как из чебриковского «дополнительного теплосъема» с учетом его безграмотности можно сделать вывод «дополнительный» = «маленький», из чего следует, что «маленький» = «в несколько раз ниже номинальной» мощности. А из всей этой кучи – что Чебриков просто перепутал (ему простительно, референта рядом не было) маленький дополнительный теплосъем с работой реактора на малых «оборотах». (В кавычки обороты я взял, чтоб борзой не стал меня ловить как Чебрикова).

Во-вторых, своими словами «при мощности реактора в несколько раз ниже номинальной» наш борзой выдал величайшую тайну – энергетики (совершеннейшие дураки в реакторе) наняли Дятлова (самоуверенного, самого большого, недосягаемого авторитета), чтоб он заставил это недоделанное чудовище реактор работать в совершенно непотребном режиме, в абсолютной неуправляемости. И сколько же ему за это заплатили, так как ни на одной другой станции, куда совались энергетики со своей «идеей», их с порога посылали на хуй.  

Так кто таков сам Дятлов? – Плата отличной электронной памяти, которую вы заталкиваете в соответствующий слот. Эта память вообще ничего не соображает, абсолютно ничего, только держит туда затолканное, и то, пока под напряжением. Запомненное можно извлекать при надобности, вот Дятлов и извлекает, не соображая, что извлекает. Но он ведь еще и действует, приказы отдает, что кремниевой железяке недоступно.  

На этом, вообще говоря, статью можно и закончить, так как все уже сказано. Но вы не поверите. Поэтому давайте по порядку. Для этого я припас цитаты из человека, которому, с одной стороны должен доверять, ибо он вроде бы никак не связан с авантюрой, сильно пострадал и все самое главное видел собственными глазами. С другой стороны, ему доверять совершенно нельзя как вы чуть ниже увидите – он прямо причастен к взрыву реактора.

Вечерняя смена 25.04.86. Трегуб

Трегуб, начальник смены блока N4: «25 апреля 1986 года я заступил на смену. Сама приемка смены была очень тяжелая, потому что на столе находилось несколько программ – там была программа испытания выбега генератора, программа воздушного расхолаживания реактора, программа замера вибрации и четвертая программа... забыл, видимо, она так не зацепила... Но, по-моему, была и четвертая программа».

Я понимаю, Трегуб не хочет выдавать с головой Дятлова, начальник все же большой для него, кроме того, договорились дуть в одну дуду. Поэтому «выбег» наличествует. Только «эксперимента с выбегом» не может быть в принципе, если одновременно с выбегом должна осуществиться и Программа воздушного расхолаживания реактора. То есть, или – или. Или выбег, или воздушное расхолаживание, одновременно нельзя на одном и том же турбогенераторе, так как мощность реактора – половинная, на один турбогенератор из двух. О воздушном расхолаживании реактора я уже сказал выше, правильно она называется система гидроаккумулирующего узла, работающая на сжатом воздухе и служащая для того же самого, что и пресловутый «выбег». Одновременно их запускать нельзя в принципе. Если, конечно, не понимать это воздушное расхолаживание просто как не качать в реактор воду вообще, пусть сам «расхолаживается» как хочет, за счет воздушной конвекции вокруг него.

Так почему нельзя сразу и «выбег», и «воздушное расхолаживание»?

Во-первых, потому что будут смешанные данные и теряется суть обоих экспериментов.

Во-вторых, еще неизвестно, какая система из двух «передавит» друг дркуга.

В-третьих, я не проверял, но, по-моему, их запустить разом вообще невозможно, во всяком случае – бессмысленно.

В-четвертых, здорово похоже, что никакого «выбега» вообще не предусматривалось, так как к доказанной выше мной его бессмысленности прибавляется испытание «штатной» работы реактора на чрезвычайно низкой его тепловой мощности, что буде представлено ниже.

В-пятых, я смело могу предположить: «забытая» Трегубом четвертая программа касалась какого-то секретного дополнения к «выбегу». Каковой выбегом вообще не был.

Продолжим.

Трегуб: «При приемке смены было сказано, что выведены системы безопасности. Ну, естественно, я Казачкова спросил: "Как вывели?" Говорит: "На основании программы, хотя я возражал". С кем он говорил – с Дятловым что ли? Убедить того не удалось. Ну, программа есть программа, ее разработали лица, ответственные за проведение, в конце концов...».

Во-первых, «я возражал» ясно показывает, насколько нельзя было «выводить» системы защиты и насколько хорошо это понимает Казачков.

Во-вторых, «возражать» будет на следующей смене и погибший Топтунов, когда Дятлов («не установлено», видите ли) заставит его вытаскивать реактор из глубочайшей иодно-ксеноновой ямы: «Нам рассказали, что наш сын (Топтунов) был не согласен с решением технического руководителя о поднятии мощности. Однако дали команду на поднятие мощности вторично. А повторные команды выполняются беспрекословно».

В-третьих, Дятлов: «Там ходил слух, что я отстранил Топтунова. Нет. Я его удалил с БЩУ-4 вместе с СИУТом, когда после аварии увидел, что сделать они ничего не могут, а обстановка тяжелая. Оставил Акимова и СИУБа Столярчука. Топтунов после вернулся сам».

Это надо же сморозить такую дурость. Это надо же, чтоб кто-нибудь ей, включая судей, поверил:

- среди 8 человек, находившихся на Щите блока, не может в принципе родиться «слух», это ведь не на базаре;

- Топтунов – молодой по стажу оператор, поэтому «теоретические» знания в его голове сидят как гвоздь, они не испорчены царящими среди старичков «понятиями», о которых я сказал выше. Поэтому он в принципе должен сказать «нет, или пишите письменное распоряжение»;

- именно поэтому у Дятлова был один выход, сказать «пошел вон, снимаю тебя с дежурства», ведь не мог же он дать бумажку с приказом явно и грубо нарушить регламент, это ведь делается исключительно «по понятиям»;

- и у Топтунова был единственный выход, сказать «дядя, прости, я больше не буду». Ибо, если бы Топтунов ушел, то он бы не вернулся, незачем, тем более что он облучился больше всех и погиб раньше всех, значит, его посылали «посмотреть, что там творится»;

- не верите? Вот что сказано на форуме нынешним большим спецом по РБМК, готовящим операторов, (Алексей Фаттахов, я неоднократно буду ссылаться на этот форум и этого автора под ником viur): «Топтунов предложил Дятлову окончательно заглушить реактор, т.к. считал, что ОЗРа (оперативного запаса реактивности) не хватит, но в ответ получил жесткий приказ о подъеме мощности, отказался и был Дятловым временно отстранен от управления. Мощность поднимали Трегуб (начальник блока предыдущей смены) и Акимов». Вы помните, что я чуть выше сказал, что Трегубу полностью доверять нельзя?

В-четвертых, только самому Трегубу незачем и некому было «возражать», так как Дятлов приехал на блок, когда он практически уже сдал свою вечернюю смену ночной смене Акимова-Топтунова. Кстати, Трегуб сам сказал в разделе выше («Всеобщая причина взрыва реактора»), что у него не хватило бы духу отвергнуть перед Дятловым принцип «понятий». Так что именно руками Трегуба Дятлов взрывал реактор. 

В-пятых, насчет слов «программа есть программа, ее разработали лица, ответственные за проведение» следовало бы спросить, а кто автор программы? Кто эти ответственные лица? Не вдаваясь пока в подробности, что эта программа была безграмотная, говно говном, докажу, что ее можно было и в процессе испытаний, а тем более после аварии, менять столько раз, сколько потребуется для сокрытия следов преступления. Вот слова, написанные Дятловым, а не просто сказанные под диктофон. «…я знал что по "Программе выбега" мощность 700 МВт. И если бы она почему-либо меня не устраивала, то внес бы в Программу». То есть, не имеет значения, кто составлял программу, значение имеет, что Дятлов мог Программу менять, когда ему заблагорассудится.

В-шестых, вот как оценивает действия Дятлова нынешний большой спец по РБМК, готовящий операторов Алексей Фаттахов (я неоднократно буду ссылаться на этот форум и автора под ником viur): «Я и не снимаю вины с Дятлова и остальных. Далеко не так все было спокойно на БЩУ в последние полтора часа перед аварией. Было давление с его стороны, еще какое было... И мат был и угрозы».

В-седьмых, я бы на месте Фаттахова не приплетал к Дятлову остальных, что он сам и доказал своей фразой, ибо еще какое давление и мат, и угрозы в принципе не могли исходить от остальных.

Трегуб: «Казачков (при сдаче смены мне) говорит: "Ожидай, когда тебе диспетчер разрешит. Он разрешить должен где-то в районе 18 часов". А смена у меня была от 16 до 24 часов. У меня есть привычка все проверять. Я прихожу на смену обычно минут на сорок раньше. Записи в журналах – это одно, но если я буду проводить испытания, для меня этого мало. Я свой персонал, свою смену направил на то, чтобы проверить все, что было сделано. Хотя работа у меня на смене и кипела, потому что люди замеряли вибрацию, но в целом по блоку динамики никакой не было, блок устойчиво работал где-то на 45 процентов мощности от номинала». То есть, все же мощность начали снижать даже для одного турбогенератора.

Во-первых, нет смысла замерять вибрацию на постоянной мощности, то есть, на постоянных оборотах турбины. Особенно на номинальных, так как это можно сделать в любую минуту работы блока в штатном режиме.

Причина замера вибрации следует из слов главного инженера ЧАЭС, приведенных Карпаном, заместителем начальника ядерно-физической лаборатории. Вот эти слова: «Фомин упомянул вскользь о том, что перед остановкой были проведены вибрационные испытания турбогенератора N8, потому что турбина эта работала с повышенной вибрацией. Были даже приглашены харьковчане с турбинного завода имени С. М. Кирова».

То есть, турбина нехорошо вибрировала на штатных оборотах. Проверять ее на чистом «выбеге» нельзя, так как на «выбеге» нет взаимодействия ее лопаток с паром. Проверять надо обязательно под паром, но желательно на разных оборотах, разной подаче пара, чтобы установить, на каких именно оборотах и подаче пара амплитуда колебаний наибольшая. Именно для этого приглашены харьковчане, один из которых, Шашенок первым погиб при взрыве реактора, раздавленный прямо около турбины обломками.

Во-вторых, это «ожидай, когда тебе диспетчер разрешит», как мы увидим чуть ниже, ведется не напрямую с диспетчером Киевэнерго, а через диспетчера ЧАЭС. Поэтому очень важно не конечное «начинай», полученное четвертым блоком от диспетчера ЧАЭС, а переговоры между диспетчерами ЧАЭС и Киевэнерго, но этим никто особо не занимался при расследовании взрыва реактора. Между тем…

Между тем, турбогенератор – огромная машина, где на 20-метровом составном валу насажены паровая турбина и герметичный генератор с водородным заполнением для снижения потерь на трение о воздух – пятисоттысячник, и именно для этой комплексной железяки турбина плюс генератор работает полреактора. А железяка эта нехорошо вибрирует, и вообще может от этой вибрации разлететься вдребезги, примерно как сериесный электродвигатель без нагрузки. Причем лопатки турбины полетят как снаряды не только за пределы турбинного зала, пробив его, но и за пределы всей АЭС. Что делать?

Но делать ничего пока нельзя, я имею в виду разобрать эту железяку на составные части и поглядеть, что там с ней случилось, так как на половину мощности реактор в постоянном режиме должен работать примерно годика два подряд. Не потому ли у нас реактор уже вторую смену подряд работает на половину мощности «по просьбе Киевэнерго»? Но и это еще не все.

Вспомнив слегка идиотские слова Чебрикова насчет дополнительного теплосъёма, а также требование Программы испытания выбега, что он должен производиться на мощности 700-1200 мегаватт тепловых (22 – 38 процентов от номинальной мощности реактора, 44 – 75 процентов от номинальной мощности турбогенератора), посоображаем, как надо испытывать на вибрацию? – Вообще говоря, так как на номинальных оборотах вообще не надо испытывать (давно испытано и трясет), надо прогнать турбогенератор по всем оборотам, особенно по малым, начиная с нуля.

Может быть, поэтому Дятлов с пеной у рта доказывает, что снижения мощности (провал в ксеноно-йодную яму) реактора не было до нуля? А было, дескать, именно до 20-30 мегаватт, хотя многие утверждают, что был именно нуль. Так ведь «Согласно Регламенту провал мощности до 30 МВт есть "частичное снижение мощности" и для подъема не нужно запаса в 30 стержней». Это слова Дятлова, который надевает себе на жопу сеточку, чтоб ему не всадили то, что полагается в таких случаях.

Если кто включал центрифугу стиральной машинки, у которой «рассыпался» подшипник, знает, что при наборе оборотов машинка подпрыгивает до потолка, зато, чем выше обороты, тем ее меньше трясет. А при полных оборотах, можно подумать, что подшипники вообще в порядке и требуют лишь смазки.

Поэтому все начальство, начиная с руководства ЧАЭС и Киевэнерго, и кончая Минэнерго, Минтяжмаша и Политбюро ЦК КПСС, знало, что реактор будут пытаться взорвать. Только все согласились, что это будет делать самоуверенный Дятлов. Может, у него получится не взорвать. Как видите, не получилось.         

Трегуб: «Связаться с руководством я не мог, потому что,  когда у меня появилась куча вопросов к программе, было уже 6 часов вечера – и никого не было, с кем можно было бы связаться. Программа мне не понравилась своей неконкретностью. Видно было, что ее составлял электрик… из Донтехэнерго».

Во-первых, в утреннюю смену, когда «все были, с кем можно было связаться», лично Дятлов командовал отключением защиты реактора. Трегуб: «САОР (система аварийного охлаждения реактора) начали выводить на смене Казачкова. Это очень большая работа – у нас ведь ручная арматура. Представляете, одна задвижка требует минут сорок пять. Чтобы ее закрыть, она требует усилий двух людей, а лучше – трех. Это все вручную делается. Казачкову потребовалась практически вся смена на вывод системы аварийной. Это очень тяжелая работа. А сколько бы мне потребовалось, чтобы ее вновь ввести? Я бы ее не ввел. А если бы снова надо было ее вывести для проведения испытания?» Запомните, САОР «выводится» (лучше сказать преступно отключается) вручную, долго, муторно, тяжело.

Во-вторых, значит, Дятлов и не планировал начинать «эксперимент» в утреннюю смену, на глазах у всего честного народа, он в эту смену едва успел защиту отключить, и начать снижение мощности реактора на менее потребную для турбины (50-5=45%). Для полного входа в «эксперимент» есть ночь, когда непосвященные спят, особенно всякого рода контролеры, всегда работающие днем.

В-третьих, именно поэтому в вечернюю смену Дятлова не было на ЧАЭС, он отдыхал перед ночным штурмом подготовленного к взрыву реактора. Но об этом ниже.

В-четвертых, не диспетчер Киевэнерго командовал мощностью реактора четвертого блока ЧАЭС, ЭТО ДЯТЛОВ КОМАНДОВАЛ ДИСПЕТЧЕРОМ КИЕВЭНЕРГО. Выделено потому, что командовал – сильно сказано, он просто согласовывал с Киевэнерго нужное лично ему изменение энергоподачи в систему от нуля до номинала половинной (одним турбогенератором из двух) мощности блока. Так как о сетях из тонких проводов я уже вам сказал выше, а о ночном снижении потребности в электроэнергии добавляю. Недаром «эксперимент» начался в час ночи, ранее потребность не снижается, а позднее – можно не успеть до нового, утреннего пика потребления.

В-пятых, недаром Трегубу программа не понравилась. На него ведь эта отвлекающе-имитирующе-прикрывающая бумажка и не рассчитывалась. Дятлов ведь предполагал «экспериментировать» без бумажки, я ведь вам уже сказал, что он – электронная плата механической памяти. Бумажка специально рассчитывалась на ночного Акимова, но особенно – на малоопытного Топтунова, которого можно припугнуть, что вам уже известно. Но Топтунов не испугался и «был отстранен», поэтому именно Трегуб на пару с Акимовым под личным командованием Дятлова по-детски играли с реактором.  Но именно у Трегуба получилось, что Трегуб – дотошный, четкий, у него мгновенно куча вопросов появилась, он – любопытный (в хорошем смысле), поэтому и остался на ночную смену, на взрыв, и даже своего напарника увлек остаться. Только, куда его куча вопросов подевалась? Когда он вертел ручки и нажимал кнопки, взрывая реактор? Так что не может быть сомнения в том, что Трегуб был оставлен на следующую смену Дятловым ввиду потребности играть на кнопках реактора как на баяне, и не смог отказаться. Кстати, вы все это увидите сами, немного ниже.

В-шестых, фраза «Видно было, что ее (Программу эксперимента) составлял электрик» – очень важная. Только я вам сначала должен объяснить, что «электрик» в понятии Трегуба – все, что за пределами реактора. То есть, турбинист – это тоже электрик, так как турбина с генератором – на одном валу. Причем генератор (чистая электрика) – пассивная штука, как его раскрутит турбина (регулирующая чистую электрику), так он и выдаст в виде электроэнергии.

В-седьмых, особенно хорошо тут звучит электрик из Донтехэнерго. Кому же как не из Донтехэнерго (технический) программу испытания составлять, если турбину надо прокрутить на всех оборотах, особенно на малых? Ее ведь кроме как реактором ничем не прокрутишь.

Поэтому по моей концепции запланированного взрыва реактора, излагаемой с первого слова этой статьи, взрыв и должен был программироваться именно «электриком». Это ведь у «электрика» турбина неразрывная с генератором трясутся как эпилептики. Это ведь «электрикам» надо их выбрасывать и ставить новые, что равно строительству нового блока и полной остановке примерно на два года действующего.

Но прежде, естественно, надо узнать, почему эти стотонные железяки так трясутся? Может, можно сделать чего-нибудь малыми силами? Поэтому измерить вибрации на всех режимах скоростей, начиная с нуля – первейшая задача.  

Именно поэтому надо заставить реактор покрутить турбогенератор, как «электрикам» нужно.

Электрики: Ау, Дятлов, иди-ка сюда, покрути нам! – Дятлов: нельзя, ребята, взорвется. – Ну, ты же гений, Дятлов, покрути, а мы тебе 1000 долларов дадим (кстати, доллары могли прийти в то время исключительно откуда-нибудь «сверху»). – Ну, если вы мне закажете «выбег», то можно подумать… – Думай, думай, Дятлов, нам ведь – позарез.                

Трегуб: «Смена была напряженная. Я в основном работал с документами, сидел на своем рабочем месте и читал программы. И по телефону отвечал, потому что все время звонили, спрашивали. А по реактору все шло нормально. Была только ненормальная обстановка в смысле интенсивности работы на БЩУ (блочный щит управления). Тут связь, тут читаю программу, здесь приходят, спрашивают, здесь еще что-то. Кроме того, даешь распоряжения – проверить всю программу. А это довольно сложно. Ну, я говорил с начальником смены станции Диком, рассказал о ситуации. Он, естественно, понимает так же, как и я: если есть программа, если все уже принято, то что ж? Какие могут быть возражения? Они на себя это веяли...».

Я эту малоинформативную фразу не вычеркнул потому, что она хорошо отражает затишье перед грозой. Только птички испуганно щебечут (это я о «звонят и спрашивают»).

А чего, собственно, спрашивать? Чего щебетать? Реактор с самого утра работает на полмощности, крутит одну турбину, по реактору все идет нормально, никаких испытаний нет, человек изучает программу, никого сам не тревожит. Но ведь все время звонили, спрашивали! Какого черта?!

Это вам, какого черта, а вся иерархия самых разных властей и снизу доверху знали, «в чем собака порыта» (М.С.Г), ведь «Они на себя это веяли...» Поэтому все секретутки «от Москвы до самых до окраин» и звонили по просьбе своих беспокоящихся дураков: ну как там у них? Они ведь не знали, что Дятлов дотягивает до ночной смены, спит дома как перед дуэлью, а жене сказал не будить, у меня, мол, ночь будет трудная. Вот и звонили бедному Трегубу, заморачивали ему и без того замороченную Программой голову.    

Трегуб: «Где-то в 8 вечера я опять запрашиваю (полсмены минуло), беспокоюсь, что вдруг Дик (начальник смены всей ЧАЭС) забыл или отвлекся – может, диспетчер (Киевэнерго) передал распоряжение и уже можно начинать эксперимент? Дик говорит: "Разрешения нет. Но надо обязательно вызвать на испытания Дятлова". Я звоню Дятлову домой, его дома нет. Еще раз звоню. (Видите, как я прав насчет жены?) Наконец попал на него, он говорит: "Без меня не начинать". Я ему говорю: "У меня есть вопросы. Много вопросов". – "Это не телефонный разговор, без меня не начинать", – сказал он. Где-то с 8 до 9 позвонил главный инженер станции Фомин. (Слышите, как птички чирикают?) Спросил, как испытания. Говорю – откладываются. Доложил ему обстановку – у нас есть специальная схема рапорта. Он: "Дождитесь Дятлова, без него не начинайте. Без него ни в коем случае, никаких подготовок". – "Хорошо"».

Вы и сейчас верите, что все, от Кремля до Фомина не были в курсе? Дескать, реактор сам взорвался, примерно как у Путина «лодка сама потонула». Не были бы в курсе – не мучили бы Трегуба.

А что касается «нетелефонного разговора» насчет «много вопросов», так кто же кроме Дятлова знает, что в смену Трегуба никаких «испытаний» не будет? Так что попусту молоть языком с неучастником будущих событий? Он же не знал, что Трегуб заинтересуется «экспериментом» (еще одно подтверждение намерения Дятлова взорвать реактор, ведь Трегуб это понимал) и останется поглазеть на неординарное событие, каковым «выбег» генератора по определению быть не мог. (О «выбеге» электробритвы на щеке еще помните?) Я одного только не могу доказать, сам Трегуб остался, или его Дятлов оставил? Чтоб заменить им «несогласного» Топтунова.

Трегуб: «Только в начале десятого стало известно: в 10 часов вечера будут испытания. Диспетчер Киевэнерго разрешил блоку разгрузку. (Ну, это Дятлов проснулся). <…> Позвонил Дятлову домой, жена его ответила, что он уже вышел на работу. (Видите, и связь заработала). <…> Дятлов появился где-то в начале двенадцатого ночи. Потом Акимов пришел. Я говорю Акимову: "По этой программе у меня много вопросов. В частности, куда принимать лишнюю мощность, это должно быть написано в программе". Когда турбину отсекают от реактора, надо куда-то девать лишнюю тепловую мощность. Дятлов разговор со мной по программе отложил. А я уже понял, что на моей смене этого испытания не будет».

Очень информативная фраза:

Вы заметили, что Трегуб спрашивает Акимова, а отвечает ему Дятлов? Причем конкретику «откладывает».

А нахрена ему немедленно отвечать на глупые трегубовы вопросы по Программе?

- Когда он не собирается этой показушной бумажке следовать. Она ведь для дураков проверяющих, а не для умных как Дятлов деловых.

- Когда он не собирается турбину отсекать от пара, как написано в бумажке. ( Я ниже на этом еще остановлюсь)

- Когда он, напротив, собирается реактором регулировать обороты турбины, заталкивая и вытаскивая стержни. (И на этом остановлюсь).  

- Так что лишней тепловой мощности у него не будет.

Если, конечно, это получится. Ведь он и сам не знает, что делает. Я ведь вам сказал, что он – набор безмозглых кристаллов оперативной памяти. Туда можно затолкать хоть что. А оттуда можно извлекать в любом порядке. Единственное, что в нем от интеллекта, это – самоуверенность, которой кристаллы не обладают. И я это докажу еще раз ниже, если не надоест, когда буду рассматривать его самооправдательное письмо, кажется, писателю-ученому Щербаку.

Тут мне нужно привести диалог, не ограничиваясь одними ответами Трегуба:

Корр.: То есть вас это как бы не касалось уже?

Трегуб: Нет, "не касалось" – это не то слово. Тут надо иметь в виду, что каждое лишнее вмешательство в работу может только навредить. Я не имел морального права в это вмешиваться – ведь смену принимал Акимов. Но все свои сомнения я ему сказал. Целый ряд вопросов по программе.

Корр.: А что Акимов вам сказал? (Корр. Забыл, что вместо Акимова встревал Дятлов).

Трегуб (терпя идиотизм корр.): Там спешка такая была... У нас не было времени. Что он мог мне сказать? Я ему перечислил те вопросы, которые у меня остались нерешенные. И сказал, как бы я их решил. И остался, чтобы присутствовать на испытаниях».

Тут я прерву, чтоб вставить свой пятак, и чтоб посетовать корр., а потом продолжу без изъятия. Так вот. Если Трегуб понял истинную суть «эксперимента», то было бы очень интересно узнать, как он собирался регулировать обороты турбины реактором? Но корр. явно Трегуба об это не спросил. Может, спросил непечатно? И тот ему ответил непечатно? А, если Трегуб не понял, то ему втройне было охота остаться, чтобы понять, чего это Дятлов собрался делать втихаря? И, как раз тот факт, что Трегуб остался и показывает, что затевалось совершенно непонятное Трегубу. Ведь не могло же ему прийти в голову, что Дятлов собрался взрывать реактор. Бессчетный раз повторяю, что пресловутый «выбег» такого умницу как Трегуб стопроцентно не мог заинтересовать. Но я слишком заторопился с «умницей», сперва надо это доказать.  

Трегуб: «Я мог уйти. Но я считал, что должен остаться. Нет, это не спортивный интерес. Я лично могу считать себя хорошим специалистом только в том случае, если я буду досконально знать все операции, всю работу на оборудовании. Я к этому стремился. Я мог работать и за СИУРа, и за СИУБа (старший инженер управления блоком) и за СИУТа (старший инженер управления турбогенератором). СИУРом я работал до 1980 года, имел опыт. Это очень сложная работа. Там не зря дается время на дублирование, если ты пришел из отпуска: сразу после отпуска работать на пульте с множеством кнопок и рычажков – это все равно что пианисту выступать без репетиций. СИУБом я не работал, но эту работу представлял более или менее. Прежде чем стать НСБ (начальник смены блока), я приложил много усилий, чтобы овладеть специальностью СИУТа. Поэтому я остался. Очень хотелось посмотреть, как поведет себя турбина, каков ее выбег (выделенное, я думаю, добавил корр., а вот турбина на хаотичном пару – действительно интересно). Была ночь, и я отрывал время от своего отдыха перед будущей сменой. Я поступил немного эгоистично как начальник смены. Я не мог приказать Сергею Газину, инженеру со своей смены, остаться. Я его просил. Говорю: "На твоей турбине будут испытания. Как ты можешь не остаться?" Он говорит: "Ладно, останусь". Если бы знать, чем это кончится...».

Теперь и вы поняли, что Трегуб – умница, организатор, но все равно не будет выдавать своих. Тем более что Дятлов «оставшегося» Трегуба «привязал» к своей мечте о взрыве, заставив его вместо Топтунова взрывать реактор. 

Ночная смена с 25.04.86 на 26.04.86. Акимов – Трегуб

Трегуб (я немного пропустил): «Я стоял в правой части пульта, там, где сидит СИУТ (турбина). Меня СИУР (реактор, Топтунов) не интересовал, потому что работа у него простая. А я хотел знать, как поведет себя турбогенератор».

Заключаю, Трегуб не представлял себе задумок Дятлова, так как вскоре Трегуб прибежит к СИУРу Топтунову на щит реактора.

Трегуб: «Все вначале шло нормально. Беспокойства никакого не было. Для беспокойства нужны причины. Но потом… потом сработала сигнализация СРВ: снижение расхода воды».

Во-первых, словами все вначале шло нормально Трегуб прикрывает мое любопытство, я его не виню, но я бы написал, что именно идет нормально. Ибо вдруг сработала сигнализация СРВ – неординарное и даже очень опасное событие, и с неба свалиться оно не могло. Ведь эта система СВР контролирует общий расход воды через реактор.  

Во-вторых, отчего через реактор пошло меньше воды? Если его не приглушать стержнями согласно уменьшению расхода воды, то в воде возникнет много пара и реактор пойдет на разгон по паровому эффекту, турбина почти перестанет вертеться на малом паре от малого количества воды. Ведь снижение расхода воды (СРВ) – не просто рядовой перекур вода себе сделала, она включила это снижение как аварию, иначе бы сигнал этот был не нужен и на щите турбины, где Трегуб стол, и на щите реактора, куда Трегуб сейчас побежит. Но главное, почему пошло меньше воды? Кто и как ее перекрывает? Уж не сидящие ли на турбогенераторе «электрики-испытатели» с осциллографами насчет вибраций прикрыли контрольно-регулирующие клапаны? Но пока это присказка. Сказка впереди.

Трегуб: «Чаще всего это сигнал недостоверный, связан с дефектом приборов. (Загляните в первую мою статью) Смотрю – сигнализация светится и перед Топтуновым: там табло специальное – идет сигнал. Ну, Акимов бросился туда, я тоже подошел. Это было непосредственно перед снижением мощности. Или уже было снижение мощности – этого я не помню сейчас».

Я не виню Трегуба, что он не помнит самую существенную часть – до или после СИУР начал снижать мощность реактора. Дятлов, наверное, помнит, но не скажет. А вот я полагаю, что СИУР по наущению Дятлова должен был не опережать событие уменьшения расхода воды в реакторе (нафиг это нужно), а следовать за ним – уменьшать мощность по фактической воде. И я уже об этом сказал, но повторить не вредно. И сейчас Трегуб за меня это докажет. Если его, конечно, читать внимательно.  

Трегуб: «Обязанность СИУРа – немедленно послать дежурного электрослесаря проверить, ложный это сигнал или истинный. Лучше пусть сто раз ноги устанут, но надо проверить».

Ну, эти слова надо отправить в первую мою статью, да ладно, пусть здесь остаются. Заостритесь только на немедленно, что вообще невыполнимо, если от этой беготни по этажам ноги устают, когда дело идет о мерах в секунды. Это примерно, когда зеленый в светофоре не загорается, сбегать в ГИБДД, чтоб лампочку заменили.   

Трегуб: «И одновременно надо операторов послать в помещение, где можно открыть запорно-регулирующий клапан и увеличить расход воды. И вот это действие Топтунов или забыл, или просто был очень занят аппаратом…»

Ну, во-первых, Топтунов уже помер к моменту этого интервью, во-вторых, как забыть, если невтерпежь в туалет (это сам Трегуб докажет чуть ниже), в-третьих, это в каком же бодуне надо быть, чтобы обоссаться? А уж, в-четвертых, это как же понять? «Открыть», притом «регулирующий» клапан? Неужто так всегда бывает? Ведь слово «регулирующий» в таком быстротекущем процессе означает, что им управляет автоматика, или, в крайнем случае, дистанционка с пульта. А автоматика отключена еще в утреннюю смену, прошла вечерняя и уже идет ночная смена. Если есть автоматика, то дистанционка вообще незачем. Трегуб все это знает, потому страшно перепугался, как вы сейчас увидите, потому влез в управление реактором, хотя выше сказал, вы это читали, что влезать ни в коем случае нельзя, можно только ненастойчиво посоветовать СИУРу. Хотел еще пару слов сказать, но лучше – сначала о перепуге. Кроме того, это все – не самое главное.

Главное вот что. Трегуб говорит об одном запорно-регулирующем клапане, а их знаете, – сколько? – Их только на индивидуальных трубах каждого топливного канала реактора ровно 1693 штуки. Но, если бы сигналы от каждого клапана были выведены на свое собственно табло, то это было бы «рябит в глазах». Поэтому табло одно, но цифры в него идут с 1693-х клапанов, и надо 1693 раза «щелкнуть» переключателем, чтоб узнать конкретный расход в конкретном канале.

Поэтому, вообще говоря – все это филькин труд. Пока дощелкаешь с первого до десятого, в первом уже – другой расход, а всех их, третий раз повторяю – 1693. 

Трегуб: «…короче, я схватил (добавьте, в ужасе) телефон и дал распоряжение (пошел против себя, против правила, он ведь сейчас – никто), послал их проверить (разумеется, запорно-регулирующие клапаны). Я это сделал (тут бы надо три восклицательных знака, а не точку). И оказался рядом с пультом (в едином прыжке). С его пультом, Топтунова (видите, как нервничает, а ведь рассказывает много позднее). Он слева сидит. Там в этой части пульта есть вызывное устройство, на котором можно, перещелкивая, узнать расход воды. И вот именно расход был нехороший… если полный ноль на табло – это понятно, значит, пропал сигнал (датчик отказал, что «чаще всего это сигнал недостоверный, связан с дефектом приборов»). А здесь вижу – упал расход воды. Эти цифры – это не ноль, но маленькие цифры – они меня раздражали».

Конечно, вместо «они меня раздражали» Трегуб должен сказать «я охуел», это корр. Его поправил. Ведь он уже представлял себе, как оболочки ТВЭЛов в сборках плавятся, и таблетки урана «стреляют», рвутся на мелкие осколки. Цифры-то расхода воды – «маленькие»! (это я буквы сделал большими). Только заметьте, недаром Трегуб вместо конкретных цифр, врезавшихся ему по гроб, говорит «маленькие».

Представьте, а Топтутнов – совершенно спокоен! – Это и есть пара несказанных выше мной слов. – Его вообще не интересует низкий расход воды через реактор!! Не говоря уж о перепуге!!!

Топтунов не дурак, он недавно из ВУЗа, кажется, даже отличник, он очень старательный, самый четкий заполнитель оперативного журнала, единственный недостаток у него, что он недавно работает СИУРом (это не я, это его окружение). И не понимать простейшую для СИУРа проблему, что в реакторе вместо смеси воды и пара сейчас – один только пар, он не мог в принципе. Это для него – как забыть 2х2=4. Недаром Трегуб так перепугался, а Топтунову – хоть бы хны. Значит, у Топтунова есть причина не бояться, а у Трегуба такой причины нет. Сумасшедший дом, да и только! Меня опять тянет продолжить, но – не могу, надо дать слово Трегубу, так будет лучше.  

Трегуб: «И вот когда я щелкал на пульте (представьте, у Топтунова), чтобы узнать расход воды, я услышал возглас Акимова: «Лови мощность!» или «Держи мощность!» – что-то такое. Я рядом с Топтуновым стою. И вижу: мощность медленно падает… какая цифра начальная, я не знаю. Но я понял так, что приступили к снижению мощности. Я так тогда считал. Но ребята сказали мне, что при переходе с ЛАРа – есть такой локальный автоматический регулятор – на основной регулятор (АР) СИУР недостаточно перекомпенсировался, и регулятор «клюнул»: выбило оба автомата, и мощность начала снижаться. Акимов помогал Топтунову…».

Я понимаю Трегуба, в кульминационном пункте необходимо крупно, не раздумывая соврать, как в удобный момент врезать противнику, защищая любимую. Противник – все мы, любимая – соучастники. Оно даже с Басаевым все до одного заложники были солидарны. И в Беслане, и на Дубровке – тоже.

Во-первых, где Дятлов? Почему нервно кричит Акимов, который вслед за Топтуновым – в свинцовом гробу? Чтоб москвичи не облучались от трупов. Вы видели, сколько раз я выделил слова «Без Дятлова не начинать»? Значит, без Дятлова не мог получиться такой «маленький» расход воды, иначе нехрен было его ждать. Хватило бы и Акимова. Хотя по Трегубу нужды в Дятлове и нету, так как нет самой нужды.

Во-вторых, кто разрешил Трегубу щелкать на пульте Топтунова, или он сам сошел с ума? – Непохоже. Значит, его позвали на  помощь? – Несомненно, если вы читаете с самого начала эту статью. Но у «постороннего» Трегуба щелкать на пульте Топтунова нет права, примерно как сидеть вдвоем за одним рулем. Вот это и показывает правоту слов на упомянутом форуме, что Дятлов «временно отстранил» Топтунова, а управляют реактором Трегуб и Акимов.  

В-третьих, а на пульте ведь уже даже двое не справляются! Ибо и «Акимов помогал Топтунову». А разве Трегуб не помогает, «щелкая на пульте»? И я не думаю, что в самую кульминацию «эксперимента» Дятлов где-нибудь спит в уголке, он ведь, как вы уже знаете, выспался. Значит уже точно – четверо на одном пульте, а, может быть, и больше! Но причины в этом как бы и нет.

В-четвертых, работу ЛАР и АР я достаточно изучил, только вам этого не надо – сложно и нудно, поверьте на слово: такое (выбило оба автомата) может случиться, но только – в панике и при минимуме в восемь рук, тыкающих 40-ка пальцами на одном пульте в триста кнопок. Для эксперимента попробуйте хотя бы вдвоем, так сказать «в четыре руки», попечатать на одной клавиатуре хотя бы полстраницы текста. И с фортепьяно не путать. Но для паники-то надо причину, ее пока у Трегуба нет, а восемь рук – вот они! А причины, повторяю, нет!

В-пятых, Трегуб нам представил «лови (держи) мощность» как «возглас». А нахрена возглашать, коли причины нет?   

В-шестых, мощность «медленно падает… какая цифра начальная, я не знаю» – бессмыслица второпях, так как сам Трегуб только что, около часа назад сдал эту мощность сменщику в половину номинальной, поэтому «цифра начальная» ему отлично известна. А вот, если мощность не «медленно падает» (ее давно и преднамеренно уронили близко к нулю для эксперимента), а стремительно, катастрофически растет, – тогда другое дело. Тут уж все перечисленное с первого по пятое – в самый раз.

В-седьмых, это и есть начало аварии. Невозможно уследить за всеми расходами воды по 1693-м каналам. Но Трегубу попадаются при «перещелкивании» уже не один канал, а уже – несколько с низким расходом воды, так как он второпях перешел от цифры к цифрам. Но для взрыва реактора хватит и одного, ибо это – «эксперимент» с отключением защиты. – Сорвавшийся камешек образует лавину. Так как разрушение одного ТВЭЛа в сборке ведет к перегреву соседних ТВЭЛов в сборке, а разрушение одной сборки ведет к перегреву соседних – эффект домино. Но окончательное доказательство вы узнаете, когда дочитаете статью.  

Позвольте отступление личного плана? Я ведь недаром эту статью пишу, хотя Чернобыль напрямую к Логической истории, которой я занимаюсь, не относится. Дело в том, что нас здорово приучили читать по диагонали, когда схватываешь не суть, а фабулу. Особенно это относится не к романам, их по любому можно читать – большой разницы нет, а – к истории любого прошлого, когда хочешь понять, что же и как было на самом деле. Ибо как-то не хочется, чтоб тебе прямо в глаза врали. Замечали за собой такое желание? Чувствовали потребность уличить вруна?

Не надо читать по диагонали, это плохая привычка. Все надо читать медленно, почаще останавливаясь, и спрашивая себя, а может ли так быть? – Вы и сами не заметите, как быстро научитесь ловить жуликов, как бы они ни старались, ибо нет такого случая, когда врут, чтобы не проговорились. И надо-то совсем немного. Надо просто замечать нестыковки, раскручивать их, то есть сопоставлять с уже прочитанным в данной книжке и во многих соседних, а потом констатировать: парень, ты врешь! А на самом деле это должно быть вот так и не иначе. Потому и потому.

Когда я писал свою Логическую историю, я делал именно так. Читал все книги подряд и сопоставлял их, а не любовался слогом, так как слог для любования – великое дело! – Чтоб сокрыть истину. Поэтому не восклицайте – как красиво, думайте: это правда или ложь? – И вам откроется… недаром Библия – самая хитрая книга, полна «откровениями».

Но в истории все было давно, поэтому у читателей Логической истории возникает синдром старины – так было всегда, синдром школьной десятилетки – параллельные не пересекаются, ну, и синдром лени, естественно. Ну, это когда ничего не хочется, кроме жрать, срать и совокупляться. Этих не исправишь, я не о них.

Я к тем, кому не все равно. Им кажется, как это можно? Очевидец Флавий своею собственной рукой писал, а вы ему не верите?! Тациту лично рассказал Нерон, а Геродоту – египетские жрецы. – А вы сомневаетесь. Поэтому надо наглядно показать, что Флавий по своему национальному признаку варганил хуцпу за хуцпой (нагло перемешивал ложь с правдой), а Тацита вообще не было, за него работал десяток веков спустя некий писец-поддельщик еврейских завещаний по имени Поджо Браччолини в «Новоплатоновской» академии банкира и создателя католичества Козимо Медичи.

Когда вы убедитесь, что это так, вам можно уже доказывать что вначале был капитализм, а уж потом феодализм и рабство, а уж совсем потом – возврат к капитализму, но «с человеческим лицом», с недолгой остановкой в махровом по сути своей коммунизме.

Но это можно доказать лишь тем, кто четко знает таблицу умножения, кто не знает – смотри выше. Но и для знающих таблицу синдром старины – всегда в душе. Именно для них я пишу методу, как правильно читать хоть газеты, хоть историю. Естественно, это – современный этап, но тем он и прелестен, в смысле убедительности на свежем примере. А коли вы на свежем убедитесь, то вам нетрудно будет перейти к Логической истории «с самого начала».

С этой точки зрения я раскрутил хуцпу со взрывами угольных шахт, домов и самолетов, с этой точки зрения сейчас раскручиваю Чернобыль. Но не для того, чтобы вы мне верили – вообще верить никому нельзя, а чтобы научились логически мыслить в истории на примере истории взрыва реактора в Чернобыле.     

Во-первых, я сбил собственную охотку, во-вторых, я не буду вам напоминать, на чем я там впереди остановился, с целью приучения к логике, а прямо продолжу, как будто никакой отсебятины вам тут не писал: но главное – в следующей присказке.

Трегуб: «Вообще-то это была незапрограммированная вещь (ладно уж – подскажу: он имеет в виду позднее выдуманную Дятловым бодягу: Топтунов + ЛАР + АР = провал + поправление «поправимого»), но она меня нисколько не взволновала. Конечно, нехорошо, что СИУР это проморгал, включил не вовремя. Ну и что? Это все поправимо. Меня больше из равновесия выводил расход воды».

Вообще-то это – кульминация, кульминация вранья, так как поправления «поправимого» не было, – был саморазгон реактора на уже лопнувших каналах, выдаваемый за «плановый подъем мощности». Так как именно Трегуб на пару с Акимовым все это делал своими пальчиками, а «отстраненный» Топтунов плакал в сторонке. Дальше Трегубу будет легче, так как врать надо будет меньше, ибо он перешел к подъему мощности реактора, скомкав ее падение методом маловразумительной для вас жалобы на Топтунова, ЛАР и АР.

Вспомните еще раз. Вначале, как только Трегуб сдал смену Акимову и спустя около часа – все шло хорошо. То есть, реактор выдает 50 процентов мощности, крутит одну, нехорошо вибрирующую турбину, никакой ошибки Топтунов с ЛАРами и АРами еще не совершил.

Вдруг Трегуб ни с того, ни с сего, до смерти перепугался. – Через реактор идет слишком мало воды. Вот это и есть не отмеченная в официальной Программе вещь, но осуществленная фактически и преднамеренно. Ибо такого Трегуб не мог прочитать в Программе, да и написано в ней такое быть не могло.

Я уже сообщил вам, почему, на мой взгляд, произошло снижение расхода воды – турбинист, грубо говоря, перекрыл, используя отключение аварийной системы Дятловым еще в утренней смене, чтобы замерить вибрацию на почти остановившейся турбине, практически на пресловутом «выбеге». Но сейчас не в этом дело.

Дело в том, почему Трегуб говорит, что его этот факт нисколько не взволновал, если вы сами видели выше, что он чуть не потерял сознания от вполне обоснованной истерики? – Значит, он стопроцентно врет. И опять не в этом дело.

Я понимаю, почему Дятлов не взволновался, ведь без него, без него, без него не начинать, не начинать, не начинать эксперимента.

Я понимаю, почему Топтунов у Трегуба не взволновался, он уже был перевзволнован, когда Дятлов выгонял его со смены из-за не согласия. И сейчас реактором командует сам Трегуб с Акимовым, а Топтунов плачет в сторонке. Кстати, совершенно так же, как и сам Трегуб был не согласен предварительно, когда читал Программу, а сейчас он – уже согласен и вертит ручки.

Я понимаю, почему все остальные (кроме Трегуба) не взволновались, они видели, как Дятлов пресек несогласие Топтунова. Они все – рабы недосягаемого авторитета (загляните наверх, если забыли).

А уж почему сам Дятлов не взволновался, я вам уже трижды сказал: машина, даже просто – кремниевый кристалл – чего с кристалла возьмешь.  

Теперь самое главное: что делать? Если расхода воды в реакторе почти нет, а заглушить реактор невозможно из-за уже давно отключенной защиты предельно малого расхода воды САОР  (причем вводить ее вновь – нужна целая смена). Так что надо собрать войско, пойти в поход к регулирующим клапанам (см. выше: «я схватил телефон») и сделать там Бородино с «электриками» как собрался сам Трегуб. Но не говорит, чем эта его затея завершилась. Значит – проиграл точно так же как Кутузов. Сдал Москву.

Единственно правильный ответ – надавить на кнопку АЗ-5. Это такая штука, что минует все и вся и глушит реактор немедленно всеми его реакторными силами и средствами.

Но – нельзя! На страже стоит Безмозглый Авторитетный Кристалл (БАК), без которого «не начинать, не начинать, не начинать». У него ведь эксперимент только начался, с первым мгновением снижения расхода воды почти до нуля. И чего этот дурак Трегуб так испугался?

Единственно неправильный, но совершенно принужденный ответ (в свете учета БАКа)  – снижать мощность реактора по фактическому расходу воды. Вот тут и нагорожена хуцпа про Ары и ЛАРы и «поправимая некомпетенция» бедного, покойного страдальца Топтунова. Дескать, случайно, по неопытности провалил мощность, которую теперь надо поднимать. Вместо того чтобы честно сказать, что система автоматического охлаждения реактора (САОР) была Дятловым отключена еще 25.04.86, чтобы она не мешала снижать расход воды в 1693-х каналах реактора при нулевой или близкой к ней тепловой мощности.

Во-первых, а что же Топтунову было делать? Если в реакторе нет воды, а нажимать кнопку АЗ-5 ему запрещено. Ведь Топтунов делал единственно для него возможное – снижал мощность реактора. Чтоб подогнать ее под тот минимум расхода воды, который совершенно неизвестно почему вдруг снизился и перепугал Трегуба до объявления войны «электрикам». Топтунов и снизил мощность почти до нуля (вычислительные машины вообще не могут считать такую мощность, поэтому – почти) и привел ее в точное (насколько смог) соответствие с фактическим расходом воды. Можно смело сказать – он остановил реактор на ходу турбины. Между «остановил» и «заглушил» – мало разницы.  

Во-вторых, простите, но нахуя мощность поднимать? Пусть этот гребаный генератор «выбегает» как ему заблагорассудится! И пусть «те парни» включают свои осциллографы.

Но я же вам уже сказал, что на вынужденном «нуле» Топтунова по БАКу Дятлову эксперимент не прекращался, а только – начинался.

Не верите? Так вот что сам БАК написал Щербаку:        

- команду на снижение мощности от 700 до 200 МВт я отдал;

- команду на подъем мощности после провала (до 25-30 МВт – Мое) я отдал;

- команду вывести защиту по останову 2-х турбин я отдал.

Ну, насчет вывода защиты вы уже давно знаете, ее всю дневную смену выводили, и, если надо вновь вводить, то тоже – смена. Только «выводить» защиту (какое интеллигентное слово! Не лучше ли сказать – убрать тормоза?) надо с единственной целью. Чтобы, когда турбинщики-измеряльщики начнут снижать расход воды-пара на турбину, а, значит, и расход воды через реактор, реактор не заглох автоматически, а заставил Топтунова постепенно загонять в него стержни-поглотители, чтоб он не сразу заглох, а заглыхал постепенно. Чтоб Трегуб не страдал, куда же он будет девать лишнюю тепловую мощность. А измеряльщики будут точно так же постепенно измерять, им так надо. Но дело то в том, что часть каналов уже лопнула на этом пути к Голгофе. (Я еще к этому вернусь, когда подберу нужные сведения. А сейчас вы уже знаете, что все это проделывал не Топтунов, а – сам Трегуб).

Перейдем к «команде Дятлова на снижение мощности». Он (отбросим «стрелочников», оставим главного диспетчера БАКа Дятлова, а то мне надоело повторять по три раза «без Дятлова не начинать») ведь получил от Трегуба 1600 мегаватт (50% реактора). Как и почему мощность оказалась 700 мегаватт (21,9%)? Для того чтобы БАК смог дать свою «команду». Ведь турбине и Киевэнерго хорошо только при 50%. – Молчит наука? – На всех заборах написано: «Нельзя молчать!» – Ну, я и: «Слушаюсь!»  

Снижение мощности реактора с 1600 до 700 МВт тепловых (соответственно со 100 до 44% оборотов турбины) нужно единственно для того, чтобы померить вибрацию турбины в указанном диапазоне оборотов, и больше ни для чего.

Значит и снижение мощности реактора с 700 (21,9%) до 200 МВт (6,25%) нужно исключительно для того же самого. Только обороты будут другие, они снизятся от 44% до 12,6% от номинала. И больше ни для чего. «Электрики» опять померяют.  

И здесь я не могу, здесь я просто охуеваю, так что лучше вам заглянуть в предыдущую мою статью насчет волн протонных полей в РБМК, чтоб я не перешел на сплошной мат.

Запомните 200 МВт тепловых, обороты турбины 6,25 процента от номинала, так как это официально! Дятлов руками Топтунова (вернее, Трегуба) уверенно идет к 25-30 МВт тепловых, к 0,9375 процента оборотов турбины от номинала, менее процента! И это просто невозможно удержать, сколько ни кричи «Держи-лови мощность!». И я передаю слово вновь Трегубу.  

Трегуб: Мы с Акимовым поменялись местами <…> Топтунов стал стержни защиты вынимать, чтобы мощность удержать. Тянул почему-то больше с третьего и четвертого квадрантов. Я ему говорю: «Что же ты неравномерно тянешь? Вот здесь надо тянуть». А мощность снижалась. И с этого момента я стал ему подсказывать, какие стержни свободны для того, чтобы их извлекать. Поднимать стержни – это прямая обязанность Топтунова. Но у нас как практиковалось? Когда такая ситуация, то кто-нибудь подсказывает, какие стержни правильно выбрать. Надо равномерно вынимать. Я ему советовал. В одних случаях он соглашался, в других нет. Я говорю: «Вот свободный и вот свободный стержень. Можешь извлекать». Он или этот брал, или делал по-своему. Я ему на правой половине показал эти стержни, и вплоть до того, как мы поднялись на мощность 200 мегаватт и включили автомат, я от него не отходил. Нам надо было удержать мощность, удержать ее падение.

Во-первых, где Дятлов, без которого не только нельзя абсолютно ничего делать по «эксприменту», но даже и начинать его? Ах, он «отошел» куда-то что-то «посмотреть», как он сам потом скажет? Но это здорово похоже на то, если бы он, когда из его жопы вылезло «полколбасы», встал, надел штаны и пошел доедать щи из тарелки. Несомненно и стопроцентно, Дятлов стоит тут же, собрав в кучу у пульта не только действующую смену управителей реактора, но и превратил в волонтеров реактора оказавшихся кстати здесь уличных зевак. А, может быть, вообще Трегуб привирает, что сам остался, прихватив своего подчиненного? Может, его Дятлов «попросил» в виде приказа? Он ведь вполне предполагал, так как один знал истинную суть «эксперимента», что будет горячка примерно как в советскую уборочную кампанию. Точно это не узнаешь уже, но предположить вполне можно, так как похоже на то, что Трегуб со своим напарником работали в этот трагический момент больше, чем штатная смена. И я не зря это повторяю, уже раз сказанное. Чтобы убедительнее было свидетельство; не Топтунов управлял реактором, а Трегуб и Акимов. 

Во-вторых, если Трегубу поверить, что при снижении тепловой мощности с 700 до 200 МВт Топтунов проморгал 200 и опустил ее до 25-30 МВт, то это же прекрасно! Надави кнопку АЗ-5 и иди спать! Тем более что, опускаясь с 700 до 35-30 МВт, мощность проходила отметку 200 МВт и безмозглые, но четкие осциллографы это не проморгали в отличие от Топтунова. В чем же дело тогда?

Тут два варианта:

- Или ребята, которые включают осциллографы, не включили их вовремя и «эксперимент» надо повторить в режиме от 25-30 до 200 МВт. Это маловероятно, так как «эти» ребята именно для «этого» там сидят уже целую неделю до «эксперимента», дожидаясь этих кратких мгновений примерно как «тринадцатую» зарплату.

- Или вообще мощность реактора в ночную смену ни разу не поднимали! Мощность только опускали с 1600 МВт до требуемых 25-30 МВТ. До менее 1 процента от штатных оборотов турбины, (см. чуть выше на красные цифры). Или вообще до нуля. И именно на этом снижении реактор их поймал и взорвался.    

Вы как хотите, а я – за второй вариант, ибо он отвечает абсолютно на все нестыковки, рассмотренные выше, и я еще одну добавлю.

Но прежде скажу, чтобы вы в последней цитате выделенные фразы «мощность удержать», «мощность снижалась», «мы поднялись на мощность 200 мегаватт и включили автомат, я от него не отходил» близко к сердцу не принимали. Это – хуцпа и она нужна, чтоб покойники с живыми «жили» дружно. И у всех было бы «общее мнение». Примерно как в традиционной истории.

Хотел уже дать слово Трегубу, вы заждались обещанного «добавления». Но как вам воспринимать «я от него не отходил» в смысле не отходил от автомата. Эдак вы и от часов «не будете отходить», чтоб они не остановились или не начали врать. Но я вам уже сказал, что винегрет рекомендуется «хорошо перемешать». И даже в винегрете с болтами и гайками на нефтяном «масле» можно найти «здоровое» зерно. Например, то, что даже «туристу» Трегубу у Дятлова нашлось длительное и непрерывное занятие, без которого «эксперименту» – каюк. Итак, добавляю.

Трегуб: «Кто дал команду на подъем мощности – этого я не знаю. Но была команда поднять мощность до 200 мегаватт, и они подняли мощность».

Во-первых, Трегуб – разумный парень, но как же он глупо выглядит, когда утверждает: в тридевятом царстве, которого еще пока нет, точно будет подъем мощности, но я не знаю, будет ли?

Во-вторых, неприсутствие во время приказа и одновременное утверждение, что приказ есть – является лжесвидетельством, а на лжесвидетельство есть уголовная статья.

Но я же не судить Трегуба собрался, я просто доказываю, что никакого подъема мощности реактора не было, было только ее снижение, с самого начала ночной смены в 24-00 и до катастрофы в 01-23 с копейками, то есть, «недолго музыка играла…»

Ох, и трудно же Трегубу, он не хочет быть дураком, так как умный, но и круговой порукой связан с дураками, поэтому говорит:

Трегуб: «Правда, мне не нравились эти 200 мегаватт, я ведь был когда-то СИУРом и считаю, что это не самый лучший режим для реактора РБМК. Но здесь не я решал. Двести так двести».

То есть, как умному ему «не нравится 200», так как это преступление для знающих людей, но раз договорились врать о повышении мощности вместо ее тотального снижения, то «Двести так двести». 

Так как все, что мне надо было извлечь из Трегуба, я извлек, то пропускаю пустую  доказанную выше болтовню. Но саму катастрофу он описывает хорошо, поэтому без «причин» Трегуба, ее вызвавших, это описание – ценный материал.

Ощущения при взрыве реакторов

Тут в основном врать не надо, разве что вставлять отдельные «правильные» по отношению к «договоренностям» мысли, но я их вычеркну.

Трегуб:  «Мы не знали, как работает оборудование от выбега, поэтому в первые секунды я воспринял... появился какой-то нехороший такой звук. (Трубы разом лопались? – Вот так я буду комментировать). Затем прозвучал удар. Я думал, что это звук тормозящейся турбины. Я все это как-то серо помню... Сам звук я не помню, но помню, как его описывал в первые дни аварии. Как если бы "Волга" на полном ходу начала тормозить и юзом бы шла. Такой звук: ду-ду-ду-ду... Переходящий в грохот. Появилась вибрация здания. Да, я подумал, что это нехорошо. Но что это - наверно, ситуация выбега. БЩУ дрожал. Но не как при землетрясении. Если посчитать до десяти секунд – раздавался рокот, частота колебаний падала. А мощность их росла. (Ну, не все же трубы разом из 1700) из-за того, что был ближе к турбине, посчитал, что вылетела лопатка. Но это просто субъективное, потому что я ничего такого никогда не видел... Киршенбаум крикнул: "Гидроудар в деаэраторах!" Удар этот был не очень. По сравнению с тем, что было потом. Хотя сильный удар. Сотрясло БЩУ. И когда СИУТ крикнул, я заметил, что заработала сигнализация главных предохранительных клапанов. (Ну, это 8 штук труб диаметром в метр каждая, по которым под реактор, в барботер можно Москву-реку всю спустить в случае надобности, а потом испарить в атмосферу через дымовую трубу.) Мелькнуло в уме: "Восемь клапанов... открытое состояние!" (Прорвала Москва-река плотину и пошла гулять по полям.) Я отскочил, и в это время последовал второй удар. Вот это был очень сильный удар. Посыпалась штукатурка, все здание заходило... свет потух, потом восстановилось аварийное питание. Я отскочил от места, где стоял, потому что ничего там не видел. (Думаю, это щит его, турбинный погас, так как читай далее.). Видел только, что открыты главные предохранительные клапаны. (Которые не увидеть нельзя, так как – всему пиздец, Москва-река куда-то не туда течет через прорванную дамбу, см. далее) Открытие одного ГПК – это аварийная ситуация, а восемь ГПК - это уже было такое... что-то сверхъестественное... Единственное – у нас была надежда, что это ложный сигнал в результате гидроудара. (Так как ха-ха-ха, хоть плачь.) Все были в шоке. Все с вытянутыми лицами стояли. Я был очень испуган. Полный шок. Такой удар – это землетрясение самое натуральное. Правда, я все-таки считал, что там, возможно, что-то с турбиной».

Как все же прорывается правда, когда ее не хочешь говорить. Я уже сколько раз сказал, что вся эта бодяга затеяна ради турбогенератора, который гремит как немазаная телега при нормальной эксплуатации. Всем это известно. Потому он и работает сейчас один. Поэтому его и меряют из Донтехэнерго. Поэтому Дятлов создал для измерения «условия». Поэтому у всех один турбогенератор в головах. У кого что болит, тот о том и говорит.

Суета сует, из которой кое-что следует

Трегуб: «Столярчук крикнул: "Включите аварийную подпитку деаэраторов!" Поскольку Акимов (Дятлов) был занят, все заняты, я выполнил эту команду». (Бессчетное уже подтверждение, кто реактором «рулит»).

Вы пока подождите, как «эту команду» Трегуб будет выполнять, мне вам надо сказать нечто более важное, а тут – самое место. Только сперва заметьте, что Акимова я зачеркнул, заменив Дятловым. Так как во всем своем повествовании Трегуб ни разу Дятлова пока не упомянул с тех пор как тот разговор с ним «отложил» (помните?). Хотя «без Дятлова не начинать, не начинать, не начинать».

Дело в одной совершенно странной вещи, о которой все знают, она неоспорима, но никому не нужна. Дело в том, что первично реактор рванул (первый взрыв, тепловой, второго взрыва, в воздухе над реактором, ядерного это не касается) не строго вверх, как положено при равномерном перегреве всего реактора, а – вбок. Я это связываю вот с чем. – Поняли? 1693 раза «перещелкнуть» невозможно, неделю надо, а не секунды.

Трегуб: Побежал открывать... открыл. К арматуре панелей безопасности – она обесточена. Акимов дает мне команду открыть ручную арматуру системы охлаждения реактора. Я вам говорил, какая у нас арматура... Кричу Газину – он единственный, кто свободен, все на вахте заняты: "Бежим, поможем". Выскочили в коридор, там есть такая пристройка. По лестнице побежали. Там какой-то синий угар... мы на это просто не обращали внимания, потому что понимали, насколько все серьезно... свое задыхание я ни во что не ставил... По лестнице на 27-ю отметку выскочили, язык уже не глотает, нас потом расспрашивали, мы начали потом понимать, что к чему... Примчались. Я был впереди, я эти помещения знал как дважды два. Дверь там деревянная. Только я выхватил дверь – она была, видимо, набухшая – как меня сразу ошпарило паром. Я туда сунулся, чтобы внутрь войти, но не выдержал дальше – там находиться невозможно было. Я вернулся, доложил, что помещение запарено. Здесь появился начальник смены Перевозченко. Схватил меня и говорит: "Пошли на улицу, увидишь, гидробаллоны развалились". Я выскочил на улицу, реально помню, что рядом были Юрченко и Перевозченко. Вижу: эти гидробаллоны огромные – как спички, валяются внизу... Потом... а, вот что было. Как только я это доложил, СИУБ кричит, что отказала арматура на технологических конденсаторах. Ну, опять я – я ведь свободен. Надо было в машзал... Нашел старшего оператора... но тут, конечно, что я увидел... В машзал нельзя было проскочить через дверь. Я открываю дверь – здесь обломки, похоже, мне придется быть альпинистом, крупные обломки валяются, крыши нет... Кровля машзала упала – наверно, на нее что-то обрушилось... вижу в этих дырах небо и звезды, вижу, что под ногами куски крыши и черный битум, такой... пылевой. Думаю – ничего себе... откуда эта чернота? Такая мысль. Это что – на солнце так высох битум, покрытие? Или изоляция так высохла, что в пыль превратилась? Потом я понял. Это был графит.  Я взял Перчука с собой, и мы начинаем открывать арматуру на технологическом конденсаторе. Позже на третьем блоке мне сообщили, что пришел дозиметрист и сказал, что на четвертом блоке 1000 микрорентген в секунду, а на третьем – 250. И они уже проводят йодную профилактику. Мы там минут 20 потратили на задвижку – она большая. Вернулись. Я к йоду – йода нет, вернее, йод там остался, но уже не было воды, в общем, что-то такое всухую выпил, то ли йод, которым примочки ставят, то ли что. И мне дали в это время "лепесток" (защитная маска-респиратор из марли). Встречаю Проскурякова в коридоре. Он говорит: "Ты помнишь свечение, что было на улице?" – "Помню". – "А почему ж ничего не делается? Наверно, расплавилась зона..." Я говорю: "Я тоже так думаю. Если в барабан-сепараторе нет воды, то это, наверно, схема "Е" накалилась, и от нее такой свет зловещий". Я подошел к Дятлову (наконец-то появился, как с неба свалился) и еще раз на этот момент ему указал. Он говорит: "Пошли". И мы пошли по коридору дальше. Вышли на улицу и пошли мимо четвертого блока... определить. Под ногами - черная какая-то копоть, скользкая. Кто-то еще был с нами. Впереди Дятлов, я за ним, а третий увязался за нами – по-моему, кто-то из испытателей, из посторонних людей, любопытных. Я его чуть матом не отсылал, чтобы он не лез. Мне уже стало ясно, что здесь... Но он шел за нами... Если человек хочет...
Прошли возле завала... я показал на это сияние... показал под ноги. Сказал Дятлову: "Это Хиросима". Он долго молчал... шли мы дальше... Потом он сказал: "Такое мне даже в страшном сне не снилось". Он, видимо, был... ну что там говорить... Авария огромных размеров".

Во-первых, я в этой поэзии сделал всего два выделения, про Перевозченко мне понадобится немного ниже, ну, а «внезапное» появление на разрушенной сцене Дятлова вы и сами оцените.

Во-вторых, я всю эту ходящую и утыкающуюся в руины и завалы компанию не осуждаю, шок – есть шок. Только надо честно было сказать, что ходили и глядели, ужасаясь, но даже и не пытались какие-нибудь задвижки закрывать-открывать, так как все это делалось уже в присутствии упомянутого в самом начале Ускова, прибежавшего много времени спустя аж с первого блока станции (это далеко), чтобы помочь товарищам.

В-третьих, не хвастаюсь, а утверждаю, я бы не стал сваливать все грехи на покойников Топтунова и Акимова, перенося свои собственные действия в особенности на Топтунова, я бы признался и будь, что будет. (Я это доказал всей своей подземной жизнью руководителя шахтеров). Это я о Трегубе. Что касается Дятлова, то это вообще – подлец из подлецов. Он, видите ли, вообще «отлучился», пока Трегуб, Акимов и Топтунов якобы самостийно взрывали реактор. (Читайте его послеотсидочный «мемуар». Я этот «мемуар», полный извращенной «научной» лжи, не хочу пропагандировать).

Вот тут-то мне и потребуется начальник смены ЧАЭС Перевозченко. Но не только для доказательства подлости Дятлова. Дело в том, что, если бы Дятлов «пошел проверять останавливаемые объекты, как это он всегда делает», то он бы столкнулся там с Перевозченко, который туда прибежал сломя голову с 3-го блока. Но не столкнулся же! Значит, не был там, не «отлучался» от пульта. Но лучше я сооружу новый заголовок.

Как Дятлов взрывал реактор на самом деле

А дело было так. Перевозченко прогуливался по машинноому залу третьего блока с каким-то пареньком-новичком. А надо сказать, что реакторные залы 3 и 4 блоков, хотя и впритык друг к другу, но – отдельные строения. Тогда как машинный зал, где крутятся турбогенераторы 3 и 4 блоков – единый зал, даже без перегородки. И именно при сооружении перегородки между ними толщиной в три метра после аварии преднамеренно облучилось немерено «ликвидаторов».

Перевозченко что-то такое почувствовал или увидел в общем машинном зале двух блоков, потому что он сказал напарнику примерно следующее: «Стой здесь, не ходи за мной, я сбегаю на 4 блок, а ты жди меня здесь и никуда не отлучайся, чтоб не заблудился». И пошел, но не к турбинам 4-го блока, а забрался на балкон реакторного зала 4 блока, а балкон этот не снаружи висит как у обычного дома, а внутри зала, с него удобно глядеть на реактор, особенно на верхнюю плиту биологической защиты, состоящую из более двух тысяч мелких клеточек. Под ними прячутся головки 1693-х топливных сборок в трубах-каналах, ну, и прочие каналы. Каждая из клеточек – тяжеленная бетонная чушка, надетая как шапка на кромки канала. Канал – круглый, а шапка – квадратная, примерно как у академиков.

С балкона Перевозченко увидел феерическую картину: эти тяжеленные кубики разновременно подрыгивают, ну, примерно как клавиши фортепиано после снятия с них пальца, правда, если бы клавиатура была не в длину, а в виде почти квадрата. И как только какой кубик подпрыгнет, из-под него вырывается струйка пара. Естественно, радиоактивного, так как реактор одноконтурный, но пар этот ни при каких обстоятельствах не должен вырываться в зал и я уже не говорю о том, чтобы кубики могли подпрыгивать. И все это говорит о том, что не только некоторые сборки ТВЭЛов, на которые надеты подпрыгивающие «шапки», разрушены, но и стенки самих труб-каналов лопнули. И именно поэтому вырываются струйки радиоактивного пара. Вместо того чтоб идти в барабан-сепаратор крутить турбину.

Само собой Перевозченко ринулся на БЩУ-4 (блочный щит управления) и заорал примерно так: «Ребята, вы что? охуели?». Но тут мне надо отступление.

Дело в том, что персонал БЩУ – все итеэровцы, умные и сосредоточенные, почти все – в очках, им нужна тишина. Поэтому БЩУ как следует шумоизолирован от грохота, визга и скрипа арены труда рабочего класса. Ну, разве может сосредоточиться итеэровец на предмет рационализации средь грохота какого-нибудь кузнечного цеха или визга пил-циркулярок? – Именно поэтому «ребята» во главе с Дятловым ни хрена не слышат, что творится в грудах железа на рабочих местах. Они крутят ручки, нажимают кнопки, «ведут эксперимент». Теперь можно вернуться к влетевшему на БЩУ Перевозченко.                  

Встретив осуждающий взгляд зама главного инженера ЧАЭС товарища Дятлова, дескать, ты чего тут разорался, Перевозченко обмяк. И вы бы обмякли. Непререкаемый Дятлов, здорово напуганный сообщением Перевозченко, так как понял что реактору кобздец, должен был умиротворяюще сказать примерно так: «Ладно, прощаю, мы тут счас чего-нибудь придумаем, но и ты забудь по гроб, что видел с балкона. Никому ничего никогда, иначе, сам знаешь…».

Но как говорится вылетевшее слово – не воробей, выпустил – не поймаешь. Оно даже по Кремлю видно, прямо через толстенную кремлевскую стену проникает. Но вам представлена куча «свидетелей», что Перевозченко подобных слов не говорил и вообще явился на 4 блок уже после взрыва, вот поэтому я и выделил его «прибытие» в речи Трегуба красным и толстым. Между тем, разве можно придумать, как подпрыгивали «академические шапки» весом в десятки, если не сотни килограмм над каналами, стравливая пар? Это можно увидеть, придумать – нельзя.

Что из сообщения Перевозчикова о подпрыгивающих «шапкак» следует? – Из этого следует, что «эксперимент» идет своим чередом, так как Дятлов на БЩУ-4 ничего не знает о подпрыгивающих «шапках», а «шапки», тем не менее, уже подпрыгивают. А из этого факта что следует? –  А из этого факта следует, что назад хода нет, и реактор все равно взорвется, что бы Дятлов не предпринимал. Песенка реактора этими «шапками» спета! Именно поэтому надо сделать все, любую бессмысленную и запредельно наглую хуцпу, чтоб Перевозченко вообще никогда «не видел» подпрыгивающих «шапок». Для этого любые методы хороши.  

Тем не менее, Перевозченко своим «радостным» сообщением наделал на БЩУ шороху и сбил тихо, плавно, неумолимо идущий процесс снижения мощности реактора. Перевозченко своим сообщением превратил этот междусобойчик в бурный и сумбурный  «процесс принятия решений» по «недопущению» взрыва. Ведь, на самом-то деле никто взрывать реактор не собирался, просто непререкаемый и автоматически «самый умный» Дятлов «экспериментировал». Примерно как ребенок «планомерно» ломает только что подаренный ему довольно крепкий с виду автомобильчик, оторвав ему для начала колесики.

«Принятие решений» в такой ситуации происходит в основном главными силами: (Дятлов, Трегуб и Акимов), ну, и слегка реабилитированный Топтунов вносит свой вклад, ежели чего прикажут «старшие товарищи». Так что ровно 40 пальчиков забегали по кнопкам, каковых не счесть, всем хватало, на каждого приходилось штук по сорока. Чтоб получилось сорок сороков, как в сказке.

Но четыре головы, руководившие этими пальчиками, были в разном статусе, а подпрыгивающие бетонные четырехугольные «шапки академиков», естественно, долго ждать не будут – полетят к небесам. Коли вода уже гуляет не по лопнувшим трубам, а по всему объему реактора. И «шапки» надо «упредить».

Так что вы теперь представляете, как протекало это «упреждение», каковое стопроцентно уже было – филькин труд. По научному – следование за неумолимыми спонтанными и перманентными событиями, причем – попусту.

Так как внутри реактора, но неизвестно в какой точке конкретно, уже лопнули и продолжали лопаться трубы,  и испускали мимо турбины, прямо в реакторный зал вздохи пара. Опять же по научному закрытый одноконтурный реактор превратился в открытый двухконтурный, один контур – в турбину, другой – наружу, в окружающую среду, где трудится рабочий класс и трудовая интеллигенция. И я не думаю, что все до одного, находящиеся на БЩУ, не понимали, что сейчас будет. – Накаркал Перевозченко.

Во-первых, команды Дятлова были первостепенны к выполнению, во-вторых, каждая из четырех голов кое-что и сама пыталась «предотвратить», так сказать, самостийно. В-третьих, эти же головы не могли не задумываться об ответственности в этот горький момент жизни реактора. Поэтому делали минимум из задуманного, чтоб «не навредить», как рекомендуют врачи в ожидании превращения «больного» в покойника. – Чем меньше усилий, тем меньше будущих вопросов. По большому счету – почти ничего не делали и ждали команду «старшого».

Главная мысль, вертевшаяся в их головах, так как радикально изменить ситуацию уже было нельзя, состояла в том, что сказать, когда, наконец, реактор взорвется, и их станут спрашивать: «Чего же вы, ребята, тут делали? Расскажите по порядку». И это здорово синхронизирует мысли, не без некоторых лично выгодных «мнений», конечно. Например, Дятлов подумал, что надо бы записать потом в Оперативные журналы, так как сейчас, в ступоре, они туда ничего пока не пишут, но может кто-нибудь и записать какие-нибудь «неправильные» слова. Поэтому главное его действие в этот момент, только вдумайтесь, состояло в сборе журналов и отправке их с преданным товарищем на третий блок с целью запереть их в сейфе под замок. Дескать, немного успокоимся, обсудим, договоримся и запишем как надо. И получится, что все это писалось не потом, а в самую кульминацию. Другой причины в эвакуации Журналов в пик напряженности я не вижу. Напротив, в пик напряженности о Журналах вообще все забывают.    

А тут еще какая-то мелкая сошка на БЩУ заорала: "Включите аварийную подпитку деаэраторов!" А это ведь значит, что над водой в деаэраторах высокое давление, которое вытесняет из деаэратора  воду в насосы конденсата, которые качают эту смесь воды и пара в барабаны-сепараторы при повышенном от номинала расходе, а в барабан-сепараторах и без того слишком много пара. И как только уровень воды в деаэраторах исчезает, чистый пар поступает в эти насосы, что не может не привести к их кавитации, ибо пар – не вода, к которой насосы првычны.

Но это только один аспект, а их много, и они проявляются одновременно. И так как я сижу за столом и волнуюсь в сто раз меньше, чем волновались «пацаны» на БЩУ, то я рассмотрю эти аспекты отдельно, и не спеша.    

Кнопка аварийной защиты высшего приоритета АЗ-5. Есть кнопки и помельче рангом, например, АЗ-3, но они нам не нужны сейчас, так как не работают в той почти нулевой мощности реактора, в которую его ввергли «пацаны». Так что рассмотрим одну кнопку АЗ-5, она как царь, выше ее ничего нет.

Так вот, даже эта высшая кнопка аварийной защиты реактора втемную предназначена конструкторами не только для глушения реактора, но и для регулировки мощности реактора. Да-да, именно в основном – для регулировки мощности, и только в исключительных случаях – для глушения реактора. Поэтому она и воспринимается персоналом в первую очередь примерно как акселератор автомобиля.  Конечно, эти сведения мне надо было сообщить вам в предыдущей статье, где я доказываю, какое же все-таки говно этот РБМК, но здесь это смотрится лучше.

Вы видели когда-нибудь автомобильные тормоза, которые в зависимости от времени нажатия на них, будут то тормозами, то акселератором? – Разумеется, не видели, а вот самая передовая советская наука и конструкторская мысль считает, что нечего иметь две разные педали в авто, если их задачу можно совместить на идее кнопки переключения каналов в дистанционном пульте управления телевизора.

Вот, когда вам надо перейти по порядку на следующий канал в телевизоре, вы что делаете? – Коротко нажимаете на кнопку и следующий канал – перед глазами. А если вам надо перейти с пятого на десятый канал, там вас заждались? – Вы давите на ту же кнопку, только не сразу отпускаете, а пока быстро промелькнет 6, 7, 8 и 9 канал, и только когда у вас перед глазами появляется нужный 10 канал, вы кнопку отпускаете. – Прелестно ведь, не правда ли?

Вот точно так и устроена кнопка наиглавнейшей защиты реактора РБМК. Если вам нужно реактор заглушить, то вы давите на кнопку АЗ-5 примерно как при переходе с 5 на 45 канал в телевизоре, попробуйте, это ведь довольно долго, причем в телевизоре видно, какие каналы проскакивают, а в реакторе – нет. В реакторе надо держать кнопку нажатой практически до посинения, пока специальные индивидуальные машинки для каждого из висящих над реактором стержней-замедлителей не упрут их в дно реактора. Но все стержни висят над реактором и в самом реакторе на разной высоте, а для глушения нужно, чтоб все они пошли вниз разом и достигли дна реактора. Но этого ни на одном дисплее не видно, это надо чувствовать, примерно как «любит – не любит», так что для надежности эту кнопку нажатой лучше держать долго. Но у каждого человека это «долго» – индивидуальное, причем здорово зависит от настроения, или загляните в психологию. Так что заглушил ты все-таки реактор, или не заглушил – понятие здорово относительное.  

А вот, когда вам надо сбавить «обороты» реактора (для особо грамотных уменьшить его тепловую мощность) вы давите на кнопку АЗ-5 примерно как на пульте телевизора, краткими «щелчками», как «мышкой» компьютера. «Щелкнули» – стержни-замедлители чуть-чуть погрузились в реактор. Только надо помнить что даже «щелчки мышкой» по времени компьютером однозначно программируются, а у РБМК «чуть-чуть» это и есть чуть-чуть, исключительно на шестом чувстве.

То есть, «долго» по предыдущему абзацу от «чуть-чуть» по настоящему абзацу отличаются друг от друга чем-то глубоко индивидуальным и, так сказать, натасканным. Чтоб стержни продвинулись ровно настолько, сколько нужно вашему шестому чувству, так как, повторяю, вы не видите, а именно чувствуете. Примерно как чувствуете, добежите вы от магазина до дому, или вам нужно поискать туалет в магазине, вы ж его не найдете в пути.  

Вот такую именно задачу должен был решать Топтунов на неуправляемом другими способами реакторе на сверхнизкой мощности. Топтунов отказался, был «временно отстранен» Дятловым, и старые волки Трегуб с Акимовым вынуждены были тем же Дятловым взять это «псевдоуправление» реактором на себя.

Но лучше бы Топтунов не отказывался, может быть, ему, набившему руку и не потерявшему этого навыка отличать шестым чувством «долго» от «чуть-чуть», и удалось бы провести реактор между Сциллой и Харибдой, не взорвав его. – Бог знает. Но Топтунов не был уверен в позитивности конечного результата, и как честный человек отказался действовать наобум. – Честь и хвала покойному и оболганному!

А вот Трегуб и Акимов, будучи СИУБами (ст. инж. упр. блоком в целом), если и имели опыт СИУРа (то же реактором), то давно его потеряли, так как даже за отпуск это тонкое чувство теряется (доказано). Поэтому им не надо было соглашаться с приказом Дятлова поуправлять реактором вместо Топтунова. Садись, мол, товарищ Дятлов за пульт сам, а мы отойдем подальше. Но этим, кажется, сам Бог ведает, так что извините меня.

Ну, а «академические квадратные шапки» никого извинять не стали и запрыгали попеременно, испуская жалобные стоны в виде свистящего пара, так как от натуги часть каналов-труб в реакторе лопнула. Об этом «пионэрам» сообщил Перевозченко, так как сами они, хорошо звукоизолированные, не слышали этого писка.

Затем пошел эффект домино, о котором многими много раз рассказано. Но и мне есть что сказать, без научных финтифлюшек.

Деаэраторы довольно громко попросили попить, им Трегуб вроде бы дал, но им было мало (пару в них много), поэтому в них «послышались гидроудары» и даже звукоизоляция не помогла, на БЩУ услышали. А коли гидроудары… надо сперва сказать о барабан-сепараторах, куда гидроудары идут.

Так как циркуляционная вода в реакторе в результате частично лопнувших каналов-труб раздваивается, часть идет в раскаленный графит, мгновенно вскипает и заставляет подпрыгивать многажды упомянутые «шапки», а часть традиционно поступает в барабан-сепараторы, но пару в этой уменьшившейся части воды слишком много. Это, во-первых, приводит к саморазгону самого реактора, во-вторых, в барабан-сепараторах снижается уровень воды, остается почти один пар. Ибо и насосы деаэраторов, кавитируя и производя гидроудары, направляет все это в те же барабан-сепараторы. И пока они не лопнут, в них будет один пар, а движение воды в каналах-трубах реактора почти прекратится, так как вода мгновенно превращается в пар и заполняет паром топливные каналы. Ну, и реактор, не будь дураком, еще пуще будет разгоняться, уже не слушаясь даже кнопки АЗ-5, так как еще целые, но уже раздутые давлением и температурой и согнутые трубы-каналы для поглощающих нейтроны стержней не пустят туда эти стержни, сколько не держи нажатой кнопку АЗ-5 и даже отключив сельсины.

Рассмотрим внутриреакторное пространство. Только не надо быстрых нейтронов. И замедленных – тоже. Хватит тепловых, самых медленных. Ибо образовалось уже несколько зон из лопнувших труб из их полного комплекта в 2000 штук, но об этом ниже, при рассмотрении работы главных циркуляционных насосов (ГЦН). Главное сейчас в двух ветках внутриреакторной циркуляции воды, о которых я сказал в предыдущем абзаце.

Традиционный поток воды по трубам-каналам, перенасыщенный паром, не стал ждать, когда лопнут барабан-сепараторы. Он просто открыл все восемь штук главных предохранительных клапанов (ГПК) диаметром в метр каждый и попер в барботер под реактором, чтобы выскочить в «дымовую» трубу. Как Трегуб говорит: «Открытие одного ГПК – это аварийная ситуация, а восемь ГПК – это уже было такое... что-то сверхъестественное...». В результате давление в каналах снизилось, а в графите осталось прежним, скорее даже – возросло. Это второй, нетрадиционный контур воды, которая циркулирует просто между раскаленными кирпичами графита из порванных труб, никак не может выскочить, в маленькие «шапки», которые «подпрыгивают». Поэтому вся эта вода превращается в пар, чтоб набрать силы и приподнять всю 2000-тонную верхнюю плиту реактора. Нафиг ей эти маленькие дырочки-«шапки».

Вот тут Трегуб и услышал «какой-то нехороший такой звук» типа «ду-ду-ду-ду...», то есть, «если посчитать до десяти секунд – раздавался рокот, частота колебаний падала, а мощность их росла, переходя в грохот, появилась вибрация здания, БЩУ дрожал». «Затем последовал удар как при землетрясении», но нам пока не до него, сперва надо разобраться с «ду-ду-ду».

Ду-ду-ду – это лопаются соседние топливные каналы в очагах концентрации перегрева, труб-то, не забудьте, 2000. И не забудьте, что ГЦН я еще не начал рассматривать. Так что каждое из «ду-ду» – каждые 10 секунд лопается одна труба и соответственно «здание» и «БЩУ» синхронно вздрагивают.

Как вы помните, у внутриграфитовой воды не хватало сил, чтоб приподнять крышку реактора, Елену. Но у нее уже хватало сил начать вдавливать паром в барботере железные листы обшивки между колышками, к которым они приварены.

Но ведь вы сами, поди, догадались, что с каждым новым «ду» силы внутриграфитовой воды прибавлялись, так что нечего удивляться, что Елена наконец-то взлетела в воздух, разом оборвав все, еще остававшиеся целыми, трубы. Как интеллигентно выразился Трегуб: «Затем прозвучал удар». Это был так называемый первый взрыв, а до второго мне дела нет, пусть с ним разбираются физики. Ибо там было ослепительное голубовато-зеленое сияние, от которого на БЩУ все зажмурились, а я в этом не понимаю.

Что касается первого взрыва, то для увеличения его мощности в кучу к пару можно добавить и водород, и ксенон и вообще все, что наизобретают физхимики или химфизики, но мне достаточно пара. Поэтому перехожу к ГЦН.

Главные циркуляционные насосы (ГЦН). Судя по этому грозному названию, уж они-то могли бы чем-нибудь помочь в укрощении подпрыгивающих сдуру квадратных шапочек академиков (я еще раз их упомяну, Александров, Легасов, Доллежаль). Только вы не думайте, что Легасов от стыда застрелился, этот сверх скороспелый (по блату) академик застрелился, я думаю, по более прозаической причине, что его не избрали не только в директора МГУ, но даже и в ученый совет собственного института. Но в этой статье дело не о них, я их вспомнил из-за квадратных «шапочек» (чуть не написал «красных», хотя они и черные).

Узнав от Перевозченко о прорывающемся паре при подпрыгивании «шапочек», наши «пацаны» тут же включили на подмогу к шести штатным два резервно-ремонтные ГЦН, дескать, «счас мы охолонем» пар в реакторе и получим воду, которая не так сильно будет разгонять реактор, как пар. – Дурнее в мире не было «решения». Поэтому надо по порядку, но не для очень уж грамотных.

«Бочка» реактора разделена ровно пополам, по вертикальной плоскости через диаметр. Полбочки даже на полной тепловой мощности в 3200 МВт охлаждают три насоса (один – в ремонте-резерве), полбочки – то же самое. А у «пацанов» мощность не выше 30 МВт тепловых. Так что дело не в дополнительных ГЦН, одного хватит на такую маленькую мощность. Дело – в запорно-регулирующих клапанах на каждой из 1693 трубах-каналах, которые «зажаты» для нужных «осциллографам» оборотов турбины. А уж «топтунов» регулирует «наивысшим средством защиты» АЗ-5 тепловую мощность самого реактора в соответствии с «зажатостью» запорно-регулирующих клапанов. Недаром, Трегуб вначале ужаснулся, а потом собрался в поход на эти 1693 клапана, но получилось у него примерно как у Кутузова с обороной Москвы.

Но вы же только что видели из описания принципа АЗ-5, что легче отрегулировать микроскоп бульдощером, чем привести мощность реактора кнопкой АЗ-5 в соответствие с расходом воды через 1693 штуки «зажатых» запорно-регулирующих клапанов.

Мощность реактора хотя и мала, но воды в реактор поступало столь мало (вспомните истерику Трегуба), пару из нее образовывалось так много, что ему надоело играть квадратными «шапочками академиков» и пар заставил слегка подпрыгнуть всю верхнюю крышку реактора по имени Елена весом, кажется 2000 тонн. И это был настоящий пиздец, так как сразу все 1693 трубы со сборками ТВЭЛов, прикрепленные к Елене,  разорвались! Остальное вам давно рассказали физики-теоретики.

А мне надо закончить с ГЦН. Но сперва – о борной кислоте, с отсутствием которой и средств ее введения в реактор на ЧАЭС я почти начал эту статью. С момента, когда «пионэры» узнали от Перевозченко, что четырехугольные шапки академиков запрыгали на Елене, единственное, что реактор могло спасти от взрыва, это – чтоб ГЦНы качали в реактор раствор борной кислоты, те же теоретики знают, сколько и какой концентрации ее нужно в реактор подать. Хоть куда, ибо разницы между кладкой раскаленного графита и порванными трубами каналов для циркуляционной воды уже не было. Весь колоссальный объем «бочки» реактора неустанно испарял закачиваемую туда ГЦНами воду в колоссальных же количествах. Вот этот пар и приподнял Елену. А уж «на попа» ее ставить – дело десятое.

И что же наши «пионэры» сделали? – Они включили к шести уже работающим ГЦНам еще парочку насосов, по одному на каждые полбочки. Наверное, для того, чтоб пара было еще больше, и Елена подпрыгнула раньше и выше. А им, если борной кислоты все равно у них нет, надо было сказать по громкой связи примерно следующее: «Рабочий класс блока №4! Всем покинуть свои рабочие места и двигаться к третьему блоку. Реактор сейчас взорвется. Успевайте!». И повторить раза три, или, сколько успеют. – Пользы бы было больше. Но они начали проявлять советский массовый героизм, примерно как групповой бросок на амбразуры а ля Матросов. Они заставили рабочий класс по сорок минут каждую крутить бесполезные задвижки, через которые вода по определению уже никогда не потечет выше метра над «нулевой» отметкой и в течение не более трех минут.

Ученых и эксплуатационников – к общему знаменателю

Ну, теперь можно и о троице академиков-долбогребов в привязке к ГЦНам. Они единую систему водо-паро-циркуляции РБМК разделили на две независимые части. Это примерно как двухкомнатную квартиру разгородить сплошной (бездверной) стеной. Входы в комнаты сделать раздельными из разных подъездов. И считать эту порнографию по-прежнему двухкомнатной квартирой. Так как на кухню и в туалет можно ходить через общий балкон, а, если балкона нет (первый этаж), то – через улицу, в окно.

Во-первых, согласно науке гидравлика в двух половинках реактора всегда будет циркулировать разное общее количество воды и, соответственно, по каждой симметричной паре топливных каналов. И причин тут столько, что я даже боюсь начинать их перечислять, у меня и без этого заканчивается 34-я страница. Я лишь скажу, что это «разное количество воды» будет нестационарным, оно будет меняться самым хаотическим образом и почти каждую секунду, не говоря уж о часах и днях. А спички в коробке ведь одинаковы, цветочки на кустиках – тоже, я имею в виду ТВЭЛы и сборки. Хотя и они неодинаковы, бракованные и не очень, выгоревшие и не очень. Поэтому в каждом из 1693-х каналов, как я сказал ранее, будет черт знает что, учитывая твердое мнение Трегуба, что приборам на 1693-х запорно-регулирующих клапанах никогда нельзя верить, лучше сбегать и посмотреть собственными глазами. Как бы при этом ноги не уставали. Но это же только полдела. А куда сбегать посмотреть «через балкон», чтобы убедиться, что обе половинки реактора, вообще ничего не знающие друг о друге, работают хотя бы слегка синхронно по воде? То-то ведь реактор выстрелил не вверх, а – вбок.

Во-вторых, у меня, например на гидрошахте, на один рабочий углесос стояло – 1 резервный и 1 – в ремонте. А у Доллежаля на полреактора стоит 3 рабочих и один в резерве и он же – в ремонте. В результате, если не учитывать ремонтопригодность и наработку на отказ, то у меня резерв и ремонт 200 процентов, а у Доллежаля – соответственно 33 процента, то есть в 6 раз меньше. И у меня углесосы не радиоактивные, а доллежалевы фонят – рядом нельзя стоять. Причем, если резервный насос у Доллежаля ремонтируется, то вообще никакого резерва нет. А вот если бы все 8 насосов у Доллежаля были в единой группе, то при ремонте одного, второй бы все же был резервным для шести рабочих. Резерв тот же самый, но маневр вдвое лучше.

В-третьих, вернемся вновь к эксплуатационникам, параллельно с учеными. Когда я посмотрел фактические данные расхода в ночь аварии о параллельной работе 4-х однотипных насосов на одну и ту же сеть, я ужаснулся. Никогда раньше я не видел такой разнобой в подаче каждого из насосов. Это могло быть, если один насос с завода, другой из металлолома, третий из капремонта, а четвертый туда собирается.

Но еще больший разнобой получился у двух групп насосов, параллельно работающих на идентичные, но разные сети, на первую и вторую половинки реактора. И я понял следующее.

Во-первых, работа насоса или системы 3-х параллельных насосов на 1693 параллельные трубы – верх несовершенства, особенно в России, где в домовых водопроводах вода днем не поднимается выше 2 – 21 этажа и только ночью на 22-м этаже не бесполезно кран открывать. А в остальное время, повторяю, вода не поднимается где до второго этаже, а где и до двадцать первого, причем со всеми остановками в этом промежутке.

Во-вторых, кроме того, не бывает совершенно одинаковых по пропускной способности запорно-регулирующих клапанов, и добиться их идентичности совершенно невозможно. Недаром я это показал на примере городского водоснабжения. Так что вылетающие из твелов нейтроны должны сами заботиться, чтобы нагревать разные количества воды до одной и той же температуры. Умеют ли они это делать? – Спросите у физиков.     

В-третьих, я понял, что никто не хочет трудиться на ремонте и наладке этих насосов и запорно-регулирующих клапанов долее нескольких минут, получая «дозы», и никто не хочет присматривать за этими работами. По той же самой причине. Так что параметры зависят не от персонала, а от Бога.

В-четвертых, если задвижку могут открывать или закрывать три мужика в течение 40 минут, то два мужика никогда ее полностью не откроют и не закроют, а на каком уровне остановятся и бросят, зависит от силы и выносливости, которая не только у всех смен, но и у всех мужиков – разная. И я не учитываю еще похмелье и его степень. Поэтому открыта или закрыта задвижка никто никогда не знает, любая задвижка – в разной степени полуоткрыта-полузакрыта, значит – это не задвижка, а – дроссель разной пропускной способности, отсюда разные местные гидравлические сопротивления и результат – разный расход воды в совершенно одинаковых трубах.   

В-пятых, я вновь вспомнил об одноконтурности реактора РБМК и загадочной русской душе: одна душа делает вид что работает, другая – делает вид, что платит за работу. А третью и четвертую души мы уже рассмотрели, это «топтуновы», регулирующие реактор аварийной кнопкой, и заставляющие это их делать «дятловы». А «долпежалей», делающих вид что «это нельзя, но, если очень хочется, то – можно», – куда их девать?

В-шестых, конечно, можно все перевести на автоматику, чтоб исключить «человеческий фактор», но вы же знаете, как работали советские телевизоры: три дня показывают и три недели их паяют умельцы в мастерских.

В-седьмых, именно поэтому даже хорошие заграничные компьютеры, которые не ломаются, у нас стоят для мебели и престижу, и в обязательном порядке дублируются этим самым «человеческим фактором», по человеку на каждую таблицу из программы «Эксел». А о «факторе» я уже сказал.

Небольшой кусочек гидравлики на пальцах

Я его выбрал, чтобы показать, насколько глупо было включать дополнительные два ГЦНа к штатным шести «для охлаждения» уже взрывающегося реактора. При этом в любом институте, кроме археологического, исторического и отчасти медицинского, этот кусочек гидравлики преподают, так что никто из «пионэров» не может сказать, что он этого не знает.

Так вот, у параллельно работающих на одну трубу насосов есть предел в их эффективном количестве. Если труба (равно и 1693 параллельных труб) совместно, графически рассчитаны с тремя насосами, то четвертый, пятый и даже сотый насос подключать к трем рассчитанным совершенно бессмысленно. Ибо даже сто насосов подключенных к трем дадут в эту же трубу (трубы) чуть-чуть, процентов на 5 больше воды, чем три насоса. Неужели наши «пионэры» не знали этого, когда включали по четвертому насосу на каждую половинку реактора? Видимо не знали, коль включали. Но ниже-то уж некуда. Для этого и привел.

­­­_________.

 

О тех, кто сделал «русских» именно такими, у меня ровно половина Логической истории.

Но недаром же есть поверье, или как его назвать? «Не давайте малым детям играть со спичками». А взрослым дядям – с реакторами.

Но, вообще-то, страна наша счастливая. Хотя бы потому, что не каждый день взрываемся, хотя по теории вероятностей – должны каждый день.

Поэтому у России нет будущего.                    

26.05.08.